Попахивало каким-то заговором или сговором. И на то, что в деле, кроме женщины-исполнительницы, замешан еще какой-то мужчина, я бы тоже поставил, исходя из трех-четырех к одному. Именно о том нашептывало мне мое оперативное чутье, обострившееся по случаю настоящего дела.
Римма
Итак, вторым номером в сегодняшнем списке у нее значилась психиатриня, пользовавшая погибшего. Любовь Михайловна Бобылева любезно пошла Римме навстречу – правда, договорились они встретиться поздно, аж в полдесятого вечера: «До девяти у меня прием». Женщина пригласила ее в свой офис – частную клинику в районе Театра армии.
Римма с вокзала заскочила домой, приняла душ и переоделась. Счастливое расположение ее квартирки – у метро «Павелецкая» – позволяло добраться до дома за четверть часа с любого вокзала (исключая слабо востребованные Рижский и Савеловский). Наряд, приличествующий визиту на дачу, джинсы и куртяшку, она сменила на более уместные в городе плащ, платье, туфли. Как раз когда переодевалась, пришла эсэмэска от Синичкина. Босс был, как всегда, лапидарен: «Поступили данные, что наш горняк завел амурное знакомство за несколько дней до своего отхода. Прокачай».
Когда-то в баснословные, еще советские времена (Пашка ей рассказал) по рации нельзя было произносить: «погибший», «пострадавший». Запретные слова заменяли эвфемизмами. Жмуриков называли горняками, раненых – степняками. С тех пор кодовые слова в их обиходе прижились – а то заглянут через плечо в переписку, подслушают разговор.
Девушка на метро доехала до «Достоевской». Станция оказалась из новых, и, кажется, Римка очутилась здесь впервые. Стены и колонны украшали портрет Федора Михайловича и иллюстрации к его романам. На одной из колонн Раскольников топором мочил старушку. «Эх, не было в те времена нынешних технологий, – подумалось сыщице. – А то бы Порфирию Петровичу не пришлось в течение всего романа Родиона Романыча колоть. Простая дактилоскопия многое бы доказала. Вдобавок обязательно изъяли бы одежду подозреваемого. Провели анализ – например, хемилюминисценцию. Нашли бы следы крови. Затем – ДНК-экспертиза кровавых следов, и обнаружили бы, что кровь на одежде Раскольникова принадлежит старушке-процентщице и сестре ее Лизавете. И всё, дело раскрыто. А Порфирий со своей психологией весь роман чикался, прежде чем произнесть: «Вы и убили-с».
Римма, посматривая в навигатор, пошла искать нужное здание. Лето приближалось к макушке, поэтому вроде стемнело, да не полностью. Небо разбеливалось темно-молочным светом, вдобавок сумерки разрезали многочисленные фонари, вывески и огни припозднившихся фар.
Как часто бывает в центре, старинные особнячки чередовались с памятниками советского домостроения: брежневскими панельками в девять и двенадцать этажей. «Ничего удивительного, – думала Римма, – что нынешние московские власти спят и видят: как бы их (да и мой дом!) снести да понастроить на том месте бизнес-класс с панорамным остеклением и подземными паркингами: столько земли пропадает! Только вот