Так и сейчас, Лида сидела на краю кровати, сгорбившись в глубоко личной печали, опустив голову и практически не шевелилась. Её белые волнистые кудри свисали сухой виноградной лозой на лоб, шею и плечи, закрывая морщинистую кожу, побелевшую от недостатка солнечного света и прогрессирующей стадии анемии. Мешковатая ночнушка в бежевый горох задралась в талии и чуть надорвалась по шву сбоку от частых ночных пробуждений. На иссохших коленях женщина держала фотоальбом – обтянутый кожаным переплетом с гравировкой и защелкой – язычком, где отразились самые яркие плёночные моменты их семьи. Она не часто вспоминала об альбоме, но, когда все-таки брала памятную вещь, ощущала некое волнительное тепло, согревающее истомлённую душу. Так и не решаясь заглянуть внутрь. Лида не понимала вовсе, что за вещица в её руках и отчего женщину вечно тянет к ней прикоснуться, но произвольная память раз за разом толкала её на поиски личной книги жизни. А когда все же находила, почему-то становилась ещё грустнее, чем раньше.
– Я же просил тебя не искать его больше, отпусти, – мужчина попытался аккуратно забрать фотоальбом с колен, но жена сложила на него руки, норовя прижать его к себе. И все-таки, женщина очень слаба, чтобы сопротивляться.
– Он так жалостливо кричал ночью. Звал меня на помощь.
– Брось, тебе приснился очередной кошмар.
– А что, если я во всем виновата?
Лида подняла голову, желая рассмотреть своего мужа. Прежде её яркие, живые карие глаза, сейчас заволокла пелена безумия, отзывавшаяся даже в том, как она странно наблюдает, чуть склонив голову набок. Будто вовсе не замечая собеседника, а вглядываясь в него, как в зеркальное отражение. В такие моменты