Медные пятаки правды. Евгений Мосягин

осматривая эту широкомасштабную красивую панораму, я порадовался, что не придется мне взирать из госпитального окна на скучную стену рядом стоящего дома или постоянно видеть колодец двора, зажатого бетонной или кирпичной геометрией скучных построек. День был солнечным, и за окном госпитальной палаты во всем великолепии сияло подмосковное лето. Я вспомнил, в каких жутких условиях, в духоте и скученности прошлой осенью лежала в больнице моя жена с приступом инсульта. В комнате, чуть побольше этой, размещалось восемь коек, на которых томились страдающие женщины. Думать и вспоминать об этом невыносимо. От этих тяжелых мыслей меня отвлек мужчина, лежавший до этого на койке с газетой. Он подошел и стал рядом со мной у окошка так тихо, что я не услышал.

      – Опять пробка, – проговорил он сипловатым голосом. – Все время пробки. Сколько же их едет этих самых большегрузов. Конца им нет.

      Действительно, кольцевая дорога вся была забита автомашинами, особенно ее внешняя полоса. Справа налево сплошным потоком, наподобие поезда, одна за другой почти без движения стояли огромные машины. Мимо них по соседним рядам медленно с частыми остановками продвигались вперед машины меньшего размера. На внутренней полосе движение транспорта было нормальным.

      – Вот так целыми днями. Как посмотришь, так они больше стоят, чем едут. Дальнобойщики всю дорогу закрывают.

      – Не везде же так, не по всей Москве, – поддержал я разговор. – Я ни в одной пробке не стоял, пока ехал сюда. Здесь тоже, видите, на встречной полосе машины хорошо едут.

      – А откуда ехал?

      – Есть такая деревня Бескудниково. Из нее и приехал.

      – Бескудниково? Ты что, тоже из деревни?

      – Да нет. Это район Москвы. Бескудниково, Лианозово, Дегунино – раньше все это были деревни, а теперь это Москва.

      – Понял, понял. А то я уже подумал, что ты из деревни сюда попал.

      Я взглянул на своего собеседника, это был немолодой мужчина невысокий и коренастый. Был он чисто выбрит и аккуратно причесан. Его большая голова плотно и низко, почти без признаков шеи умещалась на могучей груди между широких плеч. Госпитальная пижама сидела на нем хотя и мешковато, но выглядела опрятно. Он показался мне общительным и добродушным человеком, что в дальнейшем общении с ним не вполне подтвердилось. Звали его Василий Семенович. Он отошел от окна. Походка его была такой, что, казалось, будто он не идет, а плывет по комнате. Он перемещался, не отрывая ног от пола, и делал очень короткие, переставляя госпитальные тапочки вперед на половину их размера, как будто ноги его были спутаны в коленях. Дойдя до своей койки, он повернулся и сообщил: