Вездеход пересек озеро, подошел к берегу и повернул в поисках выезда. Черный торфянистый берег, рассеченный клиньями жильного льда, возвышался невысокой, отвесной стеной. Вездеход обогнул торфяник, за ним начинался пологий подъем на низкий берег, даже не подъем, так, чуть-чуть, и они снова на мерзлой земле Колымской равнины.
Торфяник представлял собой остатки значительно более крупного бугра пучения, кровля которого рухнула. Образовалась воронка, а в ней озеро. Когда такие озера пересыхали, открывались идеально ровные илистые площадки – «аласы», – где летом буйно поднималась высокая трава. На аласы рядом с Черным бугром приезжали из Средне-Колымска запасать корм для лошадей и коров. Молоко шло в школу-интернат и другие детские учреждения. Между аласами располагались суглинистые холмы и на самом широком из них, на возвышенной его части, стоял деревянный сарай. Осенью им пользовались косари, зимой – охотники.
Алас
Вездеход подкатил к сараю. На вершине холма снег сошел и земля сочилась капельными струйками воды. На Черном бугре размокший торф превратился в сажистую слякоть. На склонах и аласных западинах лежал снег. Для лагеря сухого места не было.
Нюкжин осмотрел сарай. Он походил то ли на неочищенную конюшню, то ли на заброшенный общественный сортир. Осенью косари приведут его в порядок, но сейчас…
– Приехали… – усмехнулся Виталий.
– Ничто! – сказал Донилин. – Переживем!
– Для костра место найдем, а ночевать придется на вездеходе. – подвел итог Кеша.
На землю ложились неотчетливые мягкие тени. В светлом сумраке деревья, сарай, вездеход смотрелись как силуэты. Поблескивал лед на озере. Розовела лужа, набежавшая поверх льда.
Сидеть у костра, подбрасывая в огонь сухие чурки, что может быть лучше? Виталий принес воды, подвесил над огнем казан и чайник. – Что будем варить?
– Макароны, – сказал Кеша.
– Чудо-блюдо! – подтвердил Нюкжин. – Бух в котел и там сварился.
– С тушенкой?
– С тушенкой.
«А ведь утром я еще смотрел на ледоход в Зырянке», – с тихим удивлением подумал Нюкжин. Но предаваться воспоминаниям было еще рано.
Виталий вышел из сарая. В руке он держал небольшую квадратную доску.
– Посмотрите, я икону нашел!
Доска потемнела и прогнулась, а постный лик угодника закоптился настолько, что пришлось его протереть тряпицей, чтобы разглядеть хорошенько и его самого и витиеватую подпись: «Николай»!
– Зачем тебе? – спросил Степан. – Дурман же! Опиум для народа. – Понимаешь ты! А может она древняя?
– И что?
Донилин не оценивал икону в рублях. Да и содержимое кружки привлекало его значительно сильнее.
Но Нюкжин помнил: в середине ХVII века отряды казаков Михаила Стадухина и Семена