Один – высокий и худой – встал и выкатил из-за занавеса к центру алтаря второго – толстяка в скрипучей коляске. На том, что со здоровыми ногами, был мешковатый черный костюм и тяжелые стоптанные башмаки. Русые волосы зализаны маслом, впалые щеки – рябые и лиловые из-за шрамов от угрей.
– Меня зовут Рой Лаферти, – заговорил он негромко, – а это мой кузен – Теодор Дэниэлс, – калека кивнул и улыбнулся собравшимся. Постриженный под горшок, на коленях он держал раздолбанную гитару. Его комбинезон покрывали латки из лоскутьев кормового мешка, а худые ноги скручивались под острыми углами. На нем были грязная белая рубашка и галстук с яркими цветами. Позже Уиллард говорил, что один походил на Князя тьмы, а второй – на опустившегося клоуна.
В тишине брат Теодор закончил настраивать струну на гитаре. Одни зевали, а другие начали перешептываться, уже ерзая от нетерпения: служба двух гостей столь жалкого и забитого вида наверняка будет скучной. Уиллард пожалел, что не может улизнуть на стоянку, пока все не началось, и найти кого-нибудь с пузырем. Ему всегда было неловко славить Господа в компании незнакомцев, набившихся в одно здание.
– Сегодня, люди добрые, мы не будем пускать корзину, – наконец сказал брат Рой, когда калека кивнул, что готов. – Нам не надо денег за богоугодное дело. Мы с Теодором, если придется, можем жить на одной благодати Божьей, и, поверьте, нам такое уже не впервой. Души спасают не за жалкий доллар, – Рой взглянул на старика-священника, который выдавил хилую улыбку и нехотя кивнул. – А теперь мы или призовем в эту церковь Святого Духа, или – я вам клянусь, – умрем, – и тут толстяк ударил по струнам, а брат Рой распрямился и исторг столь высокий и жуткий вой, что, должно быть, содрогнулись бы сами небесные врата. Половина паствы чуть с мест не повскакивала. Уиллард усмехнулся, почувствовав, как рядом вздрогнула мать.
Молодой священник заметался по центральному проходу, громогласно вопрошая: «Чего вы больше всего боитесь?» Он размахивал руками и живописал мерзости ада: грязь, ужас и отчаяние – и вечность, лежащую у всех впереди.
– Если ваш главный страх – крысы, то уж Сатана их на вас не пожалеет. Они, братья и сестры, будут жрать вам лицо, пока вы будете лежать, не в силах против них и пальцем пошевелить, и конца тому не будет. Миллион лет в вечности – это вам не то, что один день здесь, в Коул-Крике. Даже не пытайтесь представить. Никакому человеческому разуму не измыслить такие мучения. Помните семью из Миллерсберга, которую в прошлом году зарезали в собственных постелях? Которым сумасшедший вырезал глаза? Представьте, что так вас пытают триллион лет – это миллион миллионов, люди добрые, я узнавал, – а умереть не дают. Выколупывают зенки из глазниц окровавленным ножом, снова и снова, целую вечность. Надеюсь, те несчастные были в ладах с Господом, когда к ним в окно влез маньяк, ох как надеюсь. И воистину, братья и сестры, мы не можем даже вообразить способы, которыми дьявол будет нас пытать, – нет на свете