– Как я рада за нее, – пробормотала Оделия. – Но как неудачно совпадает по времени!
– Миссис Гладстон родила восьмерых, сама заботилась о них и даже отказалась от кормилицы. Она сама учила их, проверяла тетради, слушала молитву каждого перед сном и, кроме того, занималась еще и благотворительностью. И все это не помешало ее супругу быть лучшим премьер-министром Англии нашего века.
– Боже милостивый! – воскликнула Оделия, округлив глаза. – Неужели миссис Рэдли собирается стать женой премьер-министра?
Шарлотта словно не заметила явного сарказма – более того, сделала вид, что его вообще не было.
– Признаться, я не спрашивала ее, но это вполне благородное желание. А как вы думаете? – Она оглянулась и с улыбкой, даже с симпатией, посмотрела на Фитцгерберта. В глазах его танцевали искорки смеха.
– Я хочу стать женой Герберта, – мило сказала Оделия. – И хочу быть ему хорошей женой. Конечно, если он преуспеет до такой степени, я сделаю все, чтобы быть достойной его, но не настолько, чтобы копировать эксцентричность миссис Гладстон. Я слышала, что званые приемы, которые она устраивает, настолько сумасбродны, что это оскорбляет многих.
Шарлотта на мгновение растерялась. Об этом она слышала впервые.
– Видимо, они не настолько сумасбродны, чтобы испортить ее репутацию, – поспешно нашлась она. – Я слышала, что ее очень любят, а мистер Гладстон – один из самых преуспевающих политиков за последние пятьдесят лет.
Оделия решила атаковать ее с другой стороны:
– Мне нравится ваше платье, миссис Питт, этот цвет… он сразу бросается в глаза. И сшито по моде. Я не забуду его.
Шарлотта тут же в уме перевела ее слова и получила следующий текст: «Осторожней, миссис Питт, цвет вашего платья ярок до вульгарности, оно модно сегодня, но через месяц уже не будет смотреться, и если я снова увижу вас в нем, то не премину сказать вам об этом, причем в самый не подходящий для вас момент».
– О, благодарю вас за комплимент, мисс Морден, – ответила Шарлотта, улыбаясь еще шире. – Ваше платье хорошо не только к случаю, но и к лицу. – Что в переводе означало: «Оно безвкусно, и запомнить его невозможно. Даже если вы будете появляться в нем на каждом вечере в этом сезоне, никто этого не заметит, да и зачем?»
Лицо Оделии застыло.
– Вы очень добры, – сквозь зубы процедила она.
– Ну что вы! – небрежно воскликнула Шарлотта и, кивнув Фитцгерберту, извинилась и поспешила в бальный зал, где юный Питер Валериус тут же пригласил ее на веселый танец рил[7].
В половине второго ночи, после заключительного