Я дала себе слово во что бы то ни стало отомстить им, и думаю, что навеки сохраню неприятное воспоминание об их неприятной дружбе.
Начиная с этого времени, я стала совсем одинокой, так как поклялась воздерживаться, насколько возможно, от разговоров с ними.
Тогда-то у меня и возникла идея писать свои мемуары. Теперь я начну каждый день писать дневник, из которого будущее потомство сможет почерпнуть полезные сведения.
Благодаря мне узнают, какие необыкновенные кутилы, не знавшие никаких препятствий, жили в наше время. Итак, я продолжаю.
В пятницу, в день Венеры, ранним утром хозяйка с помощью дворника – как я задрожала, когда увидела их вместе! – стала убирать сверху донизу квартиру. Какой хаос образовался, мои друзья! Какой шум! Какая пыль! Я получила пинка, какого во всю свою жизнь не имела, но я испытала при этом тайное удовольствие, потому что мне казалось, что это меня очистило от грубой и вульгарной комедии любви, в которой чистильщики заставили меня принять участие. К вечеру помещение было уже убрано, они окурили все комнаты каким-то благовонием, и, когда дверь за ними закрылась – оба себя вели с примерной корректностью, – я на минуту подумала, что пришла весна; так как скоро должен был вернуться хозяин, я постаралась выйти из состояния оцепенения, чтобы встретить его в надлежащем виде.
К полуночи, когда я была погружена в глубокий сон, меня разбудил поворот ключа в замке: это был мой хозяин. По шелесту шелковой юбки в темноте я догадалась о присутствии женщины; как только зажглась свеча, я тотчас же узнала, что спутница моего хозяина – грациозная дама с карими глазами, которую я так любила.
– Наконец, – сказал мой хозяин, – поездка окончена! Как хорошо в своем гнездышке! Как хорошо, моя милая, вернуться оттуда с подругой и хозяюшкой, подобной тебе! И можно ли сказать, что хоть одну минуту я тебя не обожал!
С этими словами он обнял ее, прижал к своему сердцу и их уста слились в одном настолько долгом поцелуе, что мне казалось ему не будет конца. Когда они наконец оторвались друг от друга и обвели взором комнату, с которой у них было связано так много прекрасных воспоминаний, вид у них был возбужденный.
– Посмотри, – сказал мой хозяин, – все вещи как бы смеются над нами; они хорошо знают как меня, так и тебя, кроме нас двоих они больше никого не видели; эта кровать, которая должна теперь быть холодной, приводилась в движение только тобой, и она, мне кажется, зовет тебя, желая тебе доставить то же удовольствие, что ты на ней некогда уже испытала.
Само собой разумеется, что они пришли вдвоем не только для того, чтобы осмотреть мебель, которая, по правде сказать, не стоила того внимания. Усталые от долгого пребывания в пути, утомленные непрерывной тряской при езде по железной дороге, они нуждались скорее в отдыхе, чем в шалостях.
Понятно, там произошла маленькая сценка любви, но сыграна она была тихо, без эксцессов.
Их