Автор сердечно благодарит
Павла Молитвина,
Елизавету Кульчицкую,
Константина Кульчицкого
и
Дмитрия Тедеева
за неоценимую помощь в разработке некоторых реалий
Сидим с тобой по сторонам огня.
Наш кров сегодня – только в небе тучи.
Почти со страхом смотрит на меня
Нежданный мой, негаданный попутчик.
Он для меня – что запертый сундук.
И явно сам никак понять не может,
Несу ли я в нежданном взмахе рук
Объятье друга? Или острый ножик?
Ты разговор пустой пока что брось…
С рассветом – снова в путь, и, может статься,
Тропинки наши скоро прянут врозь,
Чтоб никогда уже не повстречаться.
Глядишь, мы распростимся завтра днём
И, позабыв недавние тревоги,
Украдкой с облегчением вздохнём,
Что оказалось нам не по дороге.
Как мал тепла и света зыбкий круг…
А дальше – ночь, бескрайняя и злая.
Быть может, ты – мой самый лучший друг,
Да только я о том ещё не знаю?
Я не умею прочитать в огне
Грядущего прозрачные страницы,
Где будем мы стоять спина к спине
И пополам делить глоток водицы.
Пусть всё идёт, как спрядено Судьбой,
Ведь мы ещё совсем чужие люди,
И что там впереди у нас с тобой,
Давай пока загадывать не будем.
Но, дотянувшись из позавчера,
Обоих станет греть в ночи огромной
Далёкий отблеск этого костра,
Что приютил двух странников бездомных.
1. Усмешка Богини
Отгорел закат, и полная луна облила лес зеленоватым мертвенным серебром. Это был уже почти настоящий лес, сменивший мхи и корявые жилистые кустики высокогорья. Низкорослые, невероятно упорные сосенки и берёзки запускали жилистые корни в расщелины камня и льнули к южным, нагреваемым солнцем бокам больших валунов. А тропа, которую они обступали, из козьей торёнки успела превратиться в хорошую прохожую тропу и готовилась влиться в дорогу, отмеченную следами колёс.
Долина, по дну которой вилась тропа, была ровной и гладкой. В давно минувшие времена здесь полз исполинский змей. Земля под его тяжестью проседала и расступалась. По отвесным склонам, нависавшим слева и справа, ещё можно было видеть отметины, оставленные громадными чешуями. Ледяной змей давно покинул эти места и скрылся в горах, присоединившись к скопищу себе подобных, а долина осталась.
К тропинке выбегал ручей, бравший начало у края ледников. Однажды встретившись, они более не расставались. Тропка по-женски рассудительно, явно зная, куда направляется, вилась между скалами; ручей то напористо подскакивал к ней, то отбегал прочь. И всё пел, говорил что-то. Словно подбадривал…
Босые ноги не оставляли следов на плотном каменном крошеве. Человек по имени Волкодав шёл вперёд обманчиво-неторопливым, размеренным шагом, изредка оглядываясь на тучу, вползавшую в долину у него за спиной. Катившиеся волны тумана мерцали под луной размытым серебряным молоком, гоня впереди себя волну холодного воздуха. Волкодав просил, чтобы его не провожали. Однако теперь видел, что за ним присматривали напоследок.
Через несколько сотен шагов тропка нырнула вниз и плавно повернула к югу, так что луна повисла прямо впереди.
И здесь долина вдруг кончилась.
Волкодав остановился у края обрыва. Ручей с разбегу вылетал в пустоту и цельной струёй рушился вниз. Падая, прозрачный столб постепенно вспухал и дробился, разлетаясь белыми звёздами. До реки, рокотавшей внизу, падать было не меньше полуверсты.
Тропинка вела себя осмотрительнее. Помедлив на краю, она принималась осторожно спускаться, закладывая широкие петли вправо и влево. Примерно на середине спуска она обнималась с другой тропинкой, пошире, что приходила с востока. Вместе они становились уже настоящей дорожкой, способной принять маленькую повозку.
Проследив её взглядом, Волкодав заметил чёрную тень мостика, устроенного над речным ложем. После мостика дорожка снова начинала карабкаться вверх, петляя по противоположному склону. Чтобы на её перегибах сумела развернуться повозка, требовались умные, крепкие и неробкие лошадки горской породы. У Волкодава лошади не было.
На миг ему привиделись широкие перепончатые