– Не надо, не убирай ее, – сказал он. И тут, видно, что-то в моем лице подсказало ему: я и не пыталась его приласкать, это был просто обманный жест.
– О, зачем же ты тогда это сделала? Что за недостойная девчачья выходка!
Я все-таки убрала руку и с упрямым выражением на лице сказала:
– Да просто так.
Генрих наклонился надо мной, и мне на мгновение стало страшно; мне показалось, что я здорово его разозлила, и теперь он намерен подтвердить законность нашего брака соответствующим актом, желая наказать меня болью за причиненную боль. Но тут он, видно, вспомнил о ребенке, которого я ношу, и о том, что соитие с беременной женой – грех, да к тому же это вредно будущему младенцу. Кипя гневом, он встал с постели, набросил на плечи свое роскошное свадебное одеяние, поправил дрова в камине, придвинул к тяжелому креслу письменный столик и зажег свечу. И я поняла: весь этот праздничный день в одно мгновение был для него испорчен, а свойство его натуры таково, что он, запомнив, как минутная неприятность или неудача испортила ему впечатление от целого дня, и впредь будет помнить только свое дурное настроение в этот день. Он всегда напряжен, всегда ждет, что его вот-вот постигнет очередное разочарование, он, пожалуй, даже ищет этих разочарований, ибо они подтверждают обоснованность его вечного пессимизма. И теперь до конца жизни он будет видеть все события сегодняшнего дня – собор, свадебную церемонию, пир и самые разнообразные веселые и приятные мгновения – как бы сквозь густую пелену охватившего его сейчас гнева и возмущения.
– Как только я, дурак, мог подумать, что ты решила быть со мной ласкова! – сердито воскликнул он. – Как я мог подумать, что в твоих прикосновениях есть хоть капля нежности! С чего это мне пришло в голову, что принесенные нами у алтаря клятвы тронули твое сердце? С чего мне показалось, что ты положила мне голову на плечо, выражая этим свою… приязнь ко мне? До чего же я был глуп!
Я промолчала. Разумеется, в моем сердце не было ни капли приязни или нежности. Он был моим врагом, убийцей моего возлюбленного, мало того, моего жениха. Он изнасиловал меня! Да как он мог подумать, что между нами возникло хоть какое-то подобие нежных чувств!
– Ладно, ты можешь спать, – бросил он через плечо, – а я пока просмотрю кое-какие прошения. В этом мире слишком много людей, которым от меня что-нибудь нужно.
К Генриху явно вернулось его обычное дурное настроение, но мне это было совершенно безразлично. Я знала, что никогда не стану о нем тревожиться и раздумывать, сердится он на меня или нет – даже в таких случаях, как сейчас, когда я, безусловно, причинила ему боль. Если хочет, пусть сам себя как-нибудь успокоит или пусть продолжает дуться хоть всю ночь. Я взбила подушку под головой, разгладила ночную сорочку на своем округлившемся животе и повернулась к нему спиной. И тут я услышала, как он сказал: «Да, я еще кое о чем позабыл!» – и снова подошел к постели. Свернувшись