Чтобы, падая даже,
Ни о чем
не жалеть.
Девочке пять
Девочке пять, на горках американских даже привычней, нежели на земле, девочке десять, она еще видит сказкой жизнь, где добро – и то говорит о зле, девочке будет пятнадцать или шестнадцать, можно любые выделывать антраша, можно в любого сладко, светло влюбляться, и целовать, последствия не страшась.
Девочке двадцать. В луна– и солнце-парки – к счастью ли, к сожалению – не ходок, есть тезисы, утренняя заварка и где-то в сердце оборванный проводок. Девочка, научившаяся бояться, дует на воду, обжегшись на молоке. Выглядит это смешнее ноги паяца, запутавшейся в змеином своем шнурке. Все, на что ей хватает ума и силы – это писать записки, как в детсаду, а он не заметит, как же она красива. И встретится с ней не ранее, чем в аду.
А я от страха девочку отучаю, я – её внутренний голос, живая стать, долька заморского фрукта в дешевом чае, я покажу ей, кем она сможет стать, стоит ей только вспомнить, что там, в начале.
Девочке пять.
Любить никого
Грустно смотреть даже на алфавит.
Каждый из нас состоит из воды и букв.
И если речь заходит вдруг о любви —
с именем заносится сор в избу,
так что не вымести. Вынести все сложней,
как буква N будет напоминать
все, абсолютно все – о нём, или ней.
Так что пока не сказаны имена,
смелей обнимай, отнимай у всего и всех.
Целуй, обретая целостность или цель.
Имя звучит не так хорошо, как смех,
даже если он становится злым в конце.
Я влюблена в твой запах. Картинку. Звук.
Копейка к копейке, складывается рубль.
А если тебя, как кого-то из них, зовут?
Я не люблю ни рефрен, ни повтор, ни дубль.
Ни отголосок, ни даже подобье их.
А если ты – А, а я бы хотела – Б?
От имен слишком больно – после.
Давай без них.
Я безымянно все расскажу тебе.
И если мы вдруг расстанемся (несмотря
на то, что еще и нету понятья «мы»)
мне не придется врать потом, говоря
имя твое как имя тюрьмы, чумы
и прочих ассоциаций не про добро.
Любить Никого – никого не любить совсем.
Я назначу тебе свидание у метро
несуществующей станции. Завтра, в семь.
Бродская и Басманов
Вакансия Музы, в принципе, хороша: живи в центре
сердца, плюй в форточку для души, волосы старой
памяти вороша, на шею садись и приказывай:
«нннуу, пиши!». Автор не платит ни ломаного гроша;
её гонорар – ни больше, ни меньше – Жизнь.
Муза имеет право, мозги и вид на жительство между
самых красивых строк. Правда, она бесправна в своей
любви к Автору. Автор должен быть одинок, капельку
инвалид и тем – индивид. Как балерина, что не имеет ног.
Муза должна собой воплощать огонь, вечно цитируя
«Не для тебя зажглась». Если она и хочет подать ладонь,
надобно сжать в кулак и ударить в глаз, пока
придуманный Автором белый конь