Грек перед ним приопустился на колено и снова встал, не дожидаясь, когда сын царя даст ему на это соизволение. Кир помрачнел. Эти чужеземцы никогда не выражают почтения должным образом, повергаясь ниц. Понятно, это не их обычай, но во дворцах Персии принято совсем другое. Кира кольнула досада.
Когда Проксен ушел, он повернулся к еще одному своему спутнику, который за все время прогулки не произнес ни слова, а только наблюдал.
– Что-то я утомился! – возгласил Кир.
Не успел он это произнести, как из-за кустов повысыпали слуги со столом, стульями и изящными лазоревыми кубками. Для утоления голода появились тарелки с кушаньями, и Кир, усаживаясь без оглядки на подставляемый сзади стул, потянулся к оливкам и жареному чесноку.
Стимфалец[24] Софенет на всякий случай оглянулся: точно ли слуга приставляет стул и за ним? Ему в руку подали кубок, и он отхлебнул из него прохладного ароматного вина.
– Великий, я к таким вещам непривычен, – признался он.
– Возможно, со временем попривыкнешь, – сказал ему Клеарх, – если будешь верно служить.
– Передо мной, я так понимаю, стратег. Нет? – осведомился Кир.
Гость склонил голову, безропотно снося фамильярность.
– Ты слышал, что я сказал Проксену, – продолжал царский сын. – Ты, должно быть, знаешь, что за минувшие месяцы мне приходилось сталкиваться со многими из них.
– Ты, должно быть, горишь к этим писидийцам лютой страстью? – рассудил Софенет.
Потягивая амброзию и наслаждаясь дыханием ветерка в просторах сада, он оглядел плавную холмистую даль. Клеарху, должно быть, от всего этого роскошества неуютно. Будучи спартанцем, он, небось, высматривает себе какую-нибудь делянку с крапивой и терновником для поддержки своего привычного аскетизма. Такой взгляд на вещи был стратегу чужд. Как можно добровольно подвергать себя лишениям в мире, где вершины холмов овевает легкий ветерок; где упруга и нежна плоть женщин, а глаза их неотразимо сверкают? За своими собеседниками он внимательно наблюдал, в особенности за царевичем. В городе шли разговоры, что Кир из-за своих трудов почти не знает сна; что в войско он стягивает всех, кого только можно, за тысячу стадиев со всех сторон. Золото у него, понятно, течет рекой, словно ничего для него не значит.
Софенет ждал ответа, но его не последовало. Спартанец одеревенел лицом, а его затяжелевшие глаза смотрели куда-то вдаль.
Стратег вздохнул.
– Великий, двадцать долгих лет я служил бок о бок со спартанцами и коринфянами[25], фиванцами[26] и афинянами. Вымостил себе путь к авторитету и доверию, так что люди смотрели на меня в ожидании приказов, жить им или умереть сию же минуту. Участвовал в трех крупных походах и сам возглавлял дюжину сражений помельче, пройдя через них без единой царапины или серьезной раны. А непосредственно в день моего сорокалетия мне на ногу наступил конь и сломал половину костей. Полгода я не мог выходить