Кир склонил голову, принимая рассчитанный на такую реакцию комплимент.
– Это так. Но я имел в виду тебя. Ты служишь ради золота?
Клеарх подался вперед, уперев руки в колени.
– Все мои люди в возрасте от двадцати до шестидесяти. Во славу Лакедемона мы проводим в походах и сражениях по сорок лет, ибо слава эта как… вода, проливаемая на горячий камень. Ее нужно все время пополнять, иначе исчезнет, как не бывало. Такова суть жизни Спарты.
– Ну хорошо. А когда ты вернешься после того, как отслужишь? Что тогда?
– Когда мы вернемся, нас будут вдоволь кормить и оставят в покое, хотя мальчишки насмехаются над старыми солдатами, когда те спят. Но так было испокон – все юнцы глупы. – Он с улыбкой провел рукой по лбу. – Я еще не видел в мире уклада лучше, чем наш. Да, твое золото покупает мои услуги, но соль не в этом. А в том, что у тебя будет удовольствие видеть спартанцев в бою. Это дар редкий и стоит больше, чем просто монеты. Начать с того, большинство людей видит его только раз, не более.
Он с победной улыбкой откинулся на стуле, а Кир улыбнулся вместе с ним, теперь уже без утайки.
– Вина! – хлопнув в ладоши, крикнул он слугам. – За этот редкостный дар мы должны поднять чаши.
Когда он повернулся к спартанцу, его лицо стало серьезным.
– Благодарю тебя, архонт[19]. Слыша твои слова, я лишь сильнее тоскую по Анаксису.
– Сражайся с пылом, и, возможно, однажды ты скажешь ему об этом сам, – сказал Клеарх.
– Я персидский царевич, хотя в этом году мое положение, возможно, пошатнулось.
– В Аиде есть и царевичи. Одного или двух я отправил туда лично.
– Я смотрю, ты забавляешься за мой счет, – заметил Кир незлобиво.
– Да, сын царя. – Спартанец отпил из своей чаши и причмокнул от удовольствия. – Мне знакомо это вино. Оно из моих краев.
Кир улыбнулся, довольный, что его добрый жест не пропал даром.
– Оно создано солнцем, почвой и виноградной лозой.
Он поднял чашу, а с ним и Клеарх.
– За тех, кто ушел до нас, – сказал спартанец. – Да увидимся с ними вновь.
Не говоря больше ни слова, они содвинули чаши и выпили их до дна.
5
Ксенофонт открыл дверь и ступил внутрь, придержав ее спиной. Вид у молодого человека был сердито-взъерошенный, а плащ в темноватых пятнах. Пока он переводил дыхание, с плаща на каменный пол стекло что-то мокроватое и с гнилостным запахом.
Хозяин домишки – немолодой коренастый афинянин с рябой лысиной, проглядывающей из венчика седых волос, – поднял голову от столешницы с зелеными стеблями и листьями лавра, на которых он разделывал макрель. Несмотря на возраст, мужчина смотрелся весьма крепко – сильные руки, бочковатая грудь и ноги с кривинкой,