Но ко временам Моголов буддизм выветрился с Индостана окончательно. Затерялись в джунглях великолепные пещерные вихары и чайтьи Декана, заросли деревьями удивительные ступы Санчи, повалились наземь и рассыпались столпы Ашоки, сравнялись с землёй некогда оживлённые и многолюдные монастыри Бодх-Гая и Сарнатха.
Почти тысячелетие царило забвение над Оленьим парком, пока не появился тут Анагарника Дхармапала – буддийский проповедник, основатель общества Маха-Бодхи. Энергия и деньги подвижника были главным стимулом возрождения Сарнатха, начать восстановление которого после долгих переговоров разрешила британская администрация.
В 30-е годы давно потухшее пламя буддийской веры вновь занялось над тем местом, откуда, собственно, его когда-то и разнесли по всему миру. Рядом с новым храмом, под священным фикусом безмолвно восседают ныне шесть гипсовых персонажей – сам Будда и пять его первых апостолов, занятых важным делом, видимым, правда, только посвящённому.
Они раскручивают Колесо Закона…
Часть 2
Китай: между Драконом и Фениксом
Пекин. Вопросы цветения
Олимпийский триумф Пекина закончился закономерным информационным «забвением» китайской столицы. Выдав повышенную дозу внимания, мировые СМИ, поведавшие потребителям информации много больше обычного, поспешили побыстрее уйти с отработанного поля. А это значит, что те, для кого Пекин всегда представлял больше, чем место очередной Олимпиады, могут вернуться и продолжить открытие этого интереснейшего города в спокойной и размеренной обстановке. Ведь как ни крути, «главные старты современности» очень быстро становятся банальным достоянием прошлого. А тем более если речь о такой истории, как пекинская.
Что чтут китайцы?
Меня часто спрашивают: а во что (и в кого) собственно верят китайцы? С самых первых поездок в Поднебесную этот вопрос живо занимал меня самого. И сегодня я могу ответить откровенно – китайцы верят во всё! Во всё, что только может способствовать их процветанию и долголетию. А процветание и долголетие – это две оставшиеся составляющие традиционного китайского счастья. Раньше к ним присовокуплялась ещё и жажда многочисленного потомства, но ныне эта тема становится всё менее и менее актуальной.
Исторический Китай, несмотря на кажущуюся закрытость, издревле принимал всех и вся. Правда, делал он это обычно с гордой медлительностью,