Верхом религиозной экзальтации ещё недавно считалось ритуальное самоубийство (дикша), совершаемое фанатиками во время Кумбха Мелы. Это когда самые продвинутые (или сдвинутые) бросались с верхушек священных баньянов, которые растут близ священной стрелки, в мутные воды божественных рек. Полагая, что так они прямиком попадают в объятия грозного Шивы. Не случайно именно тут, над священным Слиянием, был развеян пепел сожжённых основателей современной Индии Махатмы Ганди и Джавахарлала Неру. Кстати, Неру – уроженец Аллахабада.
Но основная часть гостей Кумбха Мелы (если не считать периодически возникающих тут экзотических персонажей, вроде Битлов, или Мадонны) добирается сюда, зачастую испытывая неимоверные лишения, с единственной целью – выполнить религиозный долг, положенный каждому индуисту и причаститься водою одновременно двух тиртх.
…Честно говоря, на меня подавляюще действуют толпы народа, даже если они собираются с благими и богоугодными целями, и я не стремлюсь стать участником подобных столпотворений. Но однажды, во время очередной Кумбха Мелы, я всё же решился по пути заглянуть в Аллахабад, чтобы просто прочувствовать атмосферу величайшей молебны. Это был весьма опрометчивый поступок! Но когда осознание неосмотрительности вполне дошло до сознания, выбраться из нахлынувшей стихии было уже практически невозможно. Меня засосало и растворило.
В Индии, среди её миллиардного населения, постоянно испытываешь ощущение своей мизерности и подавленности. Но ничего похожего на то, что обрушилось на меня тогда в Аллахабаде, я не испытывал ни разу. Мой арендованный «Амбассадор-Пассат» был похож на те злосчастные машины, которые каждый раз показывают по телевизору, рассказывая про очередное наводнение в Европе или Японии. Только вместо грязекаменного потока нас со всех сторон обтекала огромная толпа паломников. Шофёр-делиец, гораздо ранее меня сообразивший, что заблудился на ночных тёмных улицах незнакомого города, отчаянно боролся за «плавучесть», ни на мгновенье не отпуская руку с клаксона. Но отчаянные вопли угодившего в самый эпицентр людского торнадо автомобильчика не оказывали ровно никакого воздействия на движение, и даже выражения лиц окружающих людей.
Эти выхватываемые из тьмы фарами лица, честно говоря, и сегодня стоят перед взором. Наверное, так выглядела толпа беженцев во времена Исхода. Если бы не глаза. О, какие это были глаза! Пылающие, устремлённые и сосредоточенные на чём-то незримом и непостижимом. Это у тех, кто двигался «туда». Умиротворённые, возбуждённые и такие же горящие – у тех, кто шёл «оттуда». Усатые мужчины с детьми на руках, безропотные женщины с узлами на головах, юноши, везущие на тачках немощных родителей, святые люди «садху», благообразные старики и старухи, совершенно голые джайны, чёрные крестьяне с юга, монголообразные горцы с севера,