Бриджет один за другим выдавала какие-то бесформенные носки – вывязать пятку было ей не по уму – для своего нового возлюбленного. Она «отдала свое сердце» некоему конюху из Эттрингем-Холла; звали его Сэм Веллингтон.
– Старый перечник, ясное дело, – приговаривала она по нескольку раз в день, хохоча до упаду над собственной шуткой.
Бриджет посылала Сэму Веллингтону сентиментальные открытки, на которых были изображены парящие в воздухе ангелы, а внизу – плачущие у себя в гостиных женщины за накрытыми синелью столиками. Сильви как-то намекнула Бриджет, что на фронт, видимо, предпочтительнее посылать более жизнерадостные изображения.
На своем убогом туалетном столике Бриджет держала сделанный в фотостудии портрет Сэма Веллингтона. Он стоял на почетном месте, рядом со старым набором, состоящим из щетки для волос и гребня, которые отдала ей Сильви, получив от Хью ко дню рождения несессер с серебряными туалетными принадлежностями.
Прикроватную тумбочку миссис Гловер украшало аналогичное изображение Джорджа. Облаченный в военную форму и робеющий перед объективом, Джордж Гловер, совсем не похожий на Адама из Сикстинской капеллы, вытянулся во фрунт на фоне драпировки, напомнившей Сильви побережье Амальфи. Сильви размышляла о том, что все новобранцы прошли через один и тот же ритуал, дабы подарить на память матери или возлюбленной свою фотографию, которая для многих так и останется единственной.
– А вдруг его убьют, – говорила Бриджет о своем суженом, – я хоть вспомню, какой он с лица.
У Сильви было множество фотографий Хью. Он тщательно документировал свою жизнь.
Все дети, кроме Памелы, были наверху. Тедди спал в колыбели, а если и не спал, то, во всяком случае, не жаловался. Морис и Урсула занимались неизвестно чем – Сильви не вникала, коль скоро в утренней гостиной царила тишина, изредка прерываемая подозрительным стуком в потолок и доносившимся из кухни лязгом тяжелой утвари: это миссис Гловер выражала свое неудовольствие – то ли войной, то ли неумехой Марджори, то ли всем сразу.
Когда на континенте разгорелись боевые действия, все завтраки, обеды и ужины были перенесены в утреннюю гостиную: обеденный стол в георгианском стиле выглядел недопустимой роскошью в пору военного лихолетья; теперь они обходились небольшим кофейным столиком («Можно подумать, это победу принесет», – фыркала миссис Гловер).
Сильви сделала знак Памеле,