«Нет, не управятся», – ответила Сильви; на том и порешили.)
Для Бриджет шапочка оказалась великовата и постоянно сползала на глаза. Вот и сейчас, шагая к дому по лужайке, Бриджет вдруг споткнулась оттого, что на миг ослепла по милости этой шапочки; балаганного падения чудом удалось избежать, и все потери свелись к серебряной сахарнице и щипцам, которые взмыли в воздух, разбрасывая вокруг кусочки сахара, будто слепые игральные кости. При виде такого конфуза Морис чуть не лопнул со смеху, и Сильви сказала: «Не глупи, Морис».
Она смотрела, как Боцман и Урсула подбирают рассыпанные кусочки сахара: Боцман – большим розовым языком, а Урсула – благовоспитанно, капризными щипцами. Боцман глотал сахар торопливо, не разгрызая. Урсула подолгу сосала каждый кусочек. Сильви подозревала, что Урсуле на роду написано быть белой вороной. В родительской семье Сильви была единственным ребенком, и сложные отношения между собственными детьми часто внушали ей тревогу.
– Приезжай в Лондон, – ни с того ни с сего сказала Маргарет. – Погостишь у меня пару дней. Мы чудесно проведем время.
– А дети? – растерялась Сильви. – Тем более у меня маленький. Не могу же я их оставить.
– А почему, собственно? – встряла Лили. – Разве нянюшка не справится?
– Нянюшки у нас нет, – ответила Сильви.
Тут Лили обвела глазами сад, будто надеясь высмотреть няню среди цветущих гортензий.
– Да и зачем она мне? – добавила Сильви. (Или воздержалась?)
Материнство стало ее обязанностью, ее судьбой. За неимением другого (а чего еще желать?) – ее жизнью. Сильви прижимала к груди будущее Англии. Не так-то просто найти себе замену, если, конечно, твое отсутствие хоть чем-нибудь отличается от присутствия.
– Я ведь кормлю грудью, – продолжила Сильви.
Женщины потеряли дар речи. Лили невольно положила руку себе на грудь, словно защищая ее от посягательств.
– Так заведено от Бога, – сказала Сильви, хотя с утратой Тиффина утратила и веру в Бога.
Ей на помощь пришел Хью. Размашистым, целеустремленным шагом он пересек лужайку, весело спросил: «Ну, что тут у вас?» – подхватил на руки Урсулу и стал подбрасывать ее в воздух, но она поперхнулась куском сахара. С улыбкой обернувшись к Сильви, он сказал:
– Твои подруги. – Как будто она забыла, кто они такие. – Вечер пятницы, – Хью опустил Урсулу на траву, – труды дневные подошли к концу, и солнце, как я вижу, вот-вот скроется за изгородью. Не желаете ли, прекрасные дамы, перейти от чая к чему-нибудь покрепче? К джину со специями, например?
Хью, у которого было четыре сестры, в обществе женщин чувствовал себя свободно. Одного этого хватало, чтобы завоевывать их симпатии. Сильви