Полубрат. Ларс Соби Кристенсен

тихо абсолютно. Пастор выжидает. Он смотрит на нее. – Вера, слушать надо в себе, – говорит потом. – Или там тоже тишина? – Вера смотрит в пол, а священник листает документы по новой. Хорошо еще, в свое время мне выпадет шанс показать ему язык и обозвать его «чертовым пасторишкой». Вера слышит, как бьется ее сердце, тяжелые толчки, от которых подрагивают пальцы. – Кто отец? – огорошивает ее вдруг пастор. – В документах сказано, что произошло, – отвечает Вера. – Не надо пересказывать мне документы. Читать я умею. – Священник встает и обходит стол. Он останавливается у нее за спиной. – Скажи мне, Вера, не совершала ли ты поступка, в котором раскаиваешься? – Она трясет головой. – И ты не водила дружбу с немцами? – Вера перестает дышать. Потом поднимается. – Я совершила поступок, в котором раскаиваюсь, – шепчет она. Пастор ждет. Он ждет продолжения, исповеди, и на губах змеится улыбка. – Я раскаиваюсь в том, что пришла сюда, – говорит Вера и поворачивается к двери. Пастор идет по пятам, бледный и взбешенный. – Я слышал, мальчику уже дали имя, – говорит он. – А ты в курсе, что означает «Фред»? – Вера останавливается. – Оно означает имя моего сына, – говорит она. Пастор снова строит на лице улыбку. – Фред означает «могущественный». Тебе не кажется, что оно не совсем к месту?

      Вера стоит на Киркевейен. Она не помнит, как спустилась из церкви. Эстер машет из своего киоска. Вера забывает помахать в ответ. Она бредет домой. Во дворе останавливается. Какой-то тлетворный запах. Это дохлый кот, все еще гниющий в помойке. Вера побыстрей проходит мимо. Фру Арнесен развешивает выстиранное белье: крестильная рубашечка, белая нарядная простынка, платье. Коляска стоит в тени высокой березы. Все зелено и тихо. В ворота заходят двое мужчин. Один в форме, другой в длинном темном пальто, несмотря на жару. Они направляются к Вере, и она думает сперва, что они из полицейского участка на Майорстюен, они нашли насильника, того, кто надругался над ней, и Веру в равной степени изумляет и пугает то, что в эту секунду, которую она считает моментом истины, она неизвестно чего испытывает больше, облегчения или ужаса, потому что теперь этот злобный призрак, подкравшийся сзади, девятипалая тень, обретет имя, и она вдруг понимает, что не уверена, что готова к такому обороту: услышать имя призрака и увидеть его лицо. Но они пришли не к Вере, они ищут фру Арнесен, а дома никого нет, и они подумали, нет ли ее во дворе. Мужчины строги, суровы, с первого взгляда ясно, что у них дурные, ломающие судьбу вести, и Вера оборачивается к фру Арнесен, которая хлопочет у веревок, не подозревая о надвигающемся. – Вот она, – говорит Вера, показывая на нее. Мужчины кивают и идут к сушилке. Вера видит, как фру Арнесен здоровается с ними за руку, лицо у нее сперва удивленное, она будто предвкушает что-то, но враз заходится в хохоте, визгливом, захлебывающемся, похожем скорее на истерику, и тут же с ее лица стирается всякое выражение, оно стекленеет, делается ломким и хрупким, как высохший лист, ибо эта мистерия – непостижимое и невозможное