Когда Гагинъ увидалъ ее, столкнувшись съ ней въ мазуркѣ, онъ былъ пораженъ ея некрасивостью. Онъ почти не узналъ ее.[678]
– Прекрасный балъ, – сказала она ему.
– Да, – отвѣчалъ онъ, – надѣюсь, что вы веселитесь.
В серединѣ мазурки, повторяя сложную фигуру, вновь выдуманную Корсаковымъ, Анна, разойдясь съ кавалеромъ, вышла на середину круга, взяла двухъ кавалеровъ, потомъ подозвала къ себѣ одну даму и Кити. Кити испуганно смотрѣла на нее, подходя. Анна, прищурившись смотрѣла на нее, не видя еe, и вдругъ сказала виновато:
– Мнѣ нужно одну, кажется, одну, – и она равнодушно отвернулась отъ[679] вопросительнаго взгляда Кити. «Да, что то чуждое, бѣсовское и прелестное было въ ней», сказала себѣ Кити.
Анна не хотѣла остаться ужинать, но хозяинъ сталъ просить ее:
– Полноте, Анна Аркадьевна, – заговорилъ Корсаковъ, почти насильно забирая ея обнаженную руку подъ рукавъ своего фрака. – Какая у меня идея котильона! Un bijou![680]
И онъ тянулъ ее настолько, насколько дозволяло приличіе.[681]
Хозяинъ улыбался одобрительно.[682] Вронскій стоялъ подлѣ и ничего не говорилъ, но встрѣтился съ ней глазами, и она почувствовала, что между нимъ и ею уже было прошедшее, длинное, сложное, котораго не было.
– Успѣете отдохнуть завтра въ вагонѣ, – говорилъ Корсаковъ.
– А вы ѣдете завтра? – сказалъ[683] Вронскій.
– Да, – отвѣчала она,[684] съ неудержимымъ дрожащимъ блескомъ глазъ и улыбкой взглянувъ на него.
XI.
– Я не знаю что со мной сдѣлалось, – говорила она на другой день Долли, сидя въ ея гостиной передъ обѣдомъ, послѣ котораго она должна была ѣхать. – Мнѣ было весело, какъ 18 лѣтней дѣвочкѣ, я не думала, чтобы я, мать семейства, могла еще такъ веселиться. Но одно, – она вдругъ покраснѣла до корней вьющихся волосъ на шеѣ, до слезъ, – одно, Долли, душенька, помоги мнѣ. Я не знаю, какъ это сдѣлалось, но Алексѣй Гагинъ не отходилъ отъ меня, и я боюсь, я кокетничала съ нимъ, сама не зная этаго. Я не знаю, что нашло на меня, я забыла Кити и все, и мнѣ просто было весело. По правдѣ тебѣ сказать, я отъ этаго не остаюсь до завтра, хотя могла бы. Михаилъ Михайловичъ пріѣдетъ послѣ завтра. Долли, ты не повѣришь, мнѣ на Кити смотрѣть стыдно, и оттого она не пріѣдетъ обѣдать. Но право, право, я не виновата или виновата немножко.[685]
– О какъ я узнаю Стиву, – засмѣялась Долли и, чтобъ смягчить, поцѣловала Анну. – Я узнаю.
– О нѣтъ, о нѣтъ. – Анна нахмурилась. – Я даже не позволю себѣ усумниться въ самой себѣ. Все это новыя лица, я на минутку все забыла.
– А они чувствуютъ это, – сказала Долли. – Впрочемъ, правду сказать тебѣ, я и не очень желаю Гагина для Кити. Мое сердце на стороне Ордынцева; да если онъ могъ влюбиться въ тебя въ одинъ день, то и лучше, чтобы онъ не женился.
Анна задумалась радостно. «Влюбленъ въ меня, – думала она. – Можетъ».
Кити, правда, не пріѣхала. Степанъ Аркадьичъ