– Иными словами я выслушал из твоих уст смертный приговор?
Кровь прилила к моему лицу, я вдруг ощутил яростное нежелание смириться с тем, что он пытался внушить мне. Нога у меня ныла и горела в том месте, где лезвие серпа когда-то оставило впадину на икре, вырвав кусок плоти.
– Я был среди тех, кому пришлось переходить пустыню с пятью глотками воды на день, неужели мне не суждено побороть эту заразу? Я не верю в чудеса, которые способны сотворить боги, но твоему искусству доверяю гораздо больше. Говорят, египтяне умеют воскрешать мертвых.
Нуру повернулся очень резко и встал прямо передо мной, так что я видел, как трепещут крылья его носа, но губы и глаза при этом оставались неподвижными. Он был все еще погружен в свои размышления, только частью из которых он только что поделился со мной.
– У меня есть два лекарства. Одно может принести ухудшение, второе убить тебя. Но болезнь, которая достигла своего критического момента, убьет тебя раньше, за полтора-два месяца, если отказаться и от того, и от другого.
– Я готов попробовать оба, – отозвался я, понимая, что, возможно, сам делаю шаг навстречу смерти.
Нуру жестом приказал рабу принести два узких запечатанных смолой сосуда объемом не более двух котилов.
– Я не возьму никакой платы, – добавил он и повелел рабу удалиться после того, как взял у него лекарство.
– Трижды в день его стоит пить до того, как соберешься принимать пищу. В противном случае все, что проглотишь, будет исторгнуто безо всякой пользы, я не знаю, каков будет результат, и никто этого не может знать, был лишь один случай исцеления посредством этого снадобья, но с тех пор никто не брался лечить им, и еще…
Он поставил сосуды на стол.
– Если ты умрешь, меня могут обвинить в том, что я со злым умыслом дал тебе яд.
– Так не случится, я оставлю письмо, в котором сообщу всем, что рискую добровольно, этого будет достаточно?
– Нет.
Я застыл в недоумении, что же еще я мог сделать, чтобы гарантировать его безопасность?
– Если произойдет так, что невозможно будет ожидать ничего, кроме самого худшего, отправь за мной Ганимеда, сына Гиппоменея.
Тут только я вспомнил, что пятнадцатилетний сын ювелира, когда заходил к Амун, однажды обмолвился о том, что бывает у Нуру, у которого желает более всего на свете обучаться искусству медицины