Встаю и тихо крадусь по склону вниз, скрываясь за камнями и кустами можжевельника – мне не хочется спугнуть их покой. Ложусь животом на горячий камень, нагретый лучами морского солнца, скрытый от наблюдателей кроной ниже растущей сосны, и смотрю, как они смеются. Лист жести закрепляется над костром, и на него кидают свежую рыбу – я вспоминаю, что это была кефаль.
Мальчик сидит и его Никто играет на флейте, а мама с папой танцуют возле костра, высоко задирая ноги. То ли камень солёный от морского ветра, который нет-нет, да занесёт сюда брызги особо высоких волн, то ли я плачу. Ветерок доносит до меня заманчивый запах свежевыловленной рыбы, чьи бока подрумяниваются на её последнем солярии, я вижу улыбки и слышу смех, вплетённый в незамысловатую мелодию, выводимую старой английской дудочкой.
– Эй, ты где?!
Идиллию прерывает звонкий женский голос, хорошо знакомый мне женский голос.
Я оборачиваюсь, передо мной вид, которого не было, когда я крался в сторону молодых родителей, да и вообще, такого пейзажа никогда не существовало на этом побережье. Оказывается, моё каменное лежбище стоит на гребне скалы, окружённой соснами, а прямо за моей спиной начинается спуск, поросший иглицей и миндалём.
«Ау, мужчина, где тебя чёрт носит?!» – отстав от первого окрика, ветер принёс другой голос. Внизу на склоне горели костры. Не один и не два, десятки костров загорались в долине, у каждого я мог разглядеть женский силуэт. Ближе к морю я видел костры с худыми и длинноногими хозяйками, но глаз выхватывал знакомые плотные формы с полными грудями где-то у виноградников – татуированные, разноцветные, разные…. Вопрошающие.
«Дорогой?!», «Слышь, Скотинушка?!», «Любимый ты где?!» – небо наполнилось женскими голосами, смешанными с криками чаек, по коже побежали мурашки.
– Запутался? – совсем рядом прозвучал мягкий голос.
Повернувшись, я увидел молодую маму, стоящую чуть левее моего каменного ложа, всё в том же бежевом купальнике и задумчиво жующую жареную кефаль, держа её за хвост.
– Так ты сама говорила, не спешить… – попытался я оправдаться, но замолчал, увидев, как она хмурится в стремительно накатывающих сумерках.
– И сколько в ашраме сидеть собрался? – ироничный мужской голос, пропитанный смехом, как ром-баба сладким соком, прозвучал с другой стороны. – Аскет-то из тебя так себе получился.
Стоя