Обратно к каштанам, жаждущим своей будущности, я своей страшусь.
Ключ повернулся, я прошёл внутрь и, не глядя, хлопнул входной дверью, отсекая себя от внешнего мира, прошёл, не разуваясь, на кухню. Ощущение болезненной пустоты замещалось довольно мерзкой наполненностью – я вспомнил этот день, это было утро перед вечером с моей немезидой в баре. Почему я его забыл?
В воротах песочно-жёлтого дворца, охраняемого уставшими каменными львами, скопилась огромная лужа. Через неё вела тропинка из кирпичей и гранитных камней, по которым и предлагалось пропрыгать в мир, где люди в разноцветных пижамах отрезают куски человеческих тел, сдабривая научный синтаксис матом на каждодневной основе, бодаются с природой вещей.
Я шёл, закрывшись зонтом от хмурых небес, поливающих землю тем, что должно было быть водой, но пахло обреченностью.
Старый дворец, самое место для старых королев.
Она говорила неразборчиво, мне приходилось наклоняться, чтобы расслышать: "Возьми кошелёк из сумки". Что-то внутри меня дергается, это желание матери позаботиться, поддержать, дать денег, накормить – как же оно диссонирует с мятыми простынями, перемазанными кровью и гноем.
Крепче приобнимаю её за плечи и отшучиваюсь от её предложения, пытаясь переключить её на мысли о скором возвращении домой. Мне больно, но я давно перестал рассматривать стены и вид за окном, теперь каждый визит я смотрю только на неё, впитывая волны любви и страха, исходящие от каждого движения или взгляда.
Сегодня я буду уговаривать себя, что всё будет хорошо, не уговорю и напьюсь.
Ком подступил к горлу. Я выпрямился, сидя за столом, и прикрыл глаза.
Серое небо, старый дворец, в котором располагался корпус «гнойной хирургии» – грёбаные сады Нургла. Массивная обшарпанная лестница, пролёт, еще пролёт, первая дверь направо, длинная вытянутая палата и вот она – койка слева у окна. Мама ещё меня не видит, она сидит в скомканных простынях и читает книгу, кажется Оскара Уайльда, которую я ей принёс в прошлый визит, а может уже что другое, всё, что осталось ей – это читать. Я постоянно приношу ей стопки книг и забираю назад прочитанное. Она поднимает голову и улыбается – красиво.
Я свозил её в туалет на каталке, я забрал какие-то грязные вещи, мы посидели и поговорили о том, что ей снова начался нравиться По, она рассказала какие ужасные у неё соседки по палате. Я кивал, мало что слыша ушами, просто впитывал её присутствие, замешанное на усталости, как у завядшей, пожелтевшей и оплывшей розе, стоявшей в вазе, ещё совсем чуть-чуть и хозяин обратит на это внимание.
Я поцеловал её щеку.
– Я тебя люблю.
– Я тебя больше.
Я не знал, что вижу её в последний раз.
Я сидел в том же трамвае, что и несколько лет