Встав, я обнаружил, что сигарета почти выдохлась, выкинув её на откуп трупожорным уткам, которые в столице могут сточить, как бегемота, так и жигуль, если они попадут в воду, я закурил следующую палочку здоровья и, двинувшись в сторону дома, открыл блокнот.
То, что ты сейчас читаешь – это дневник из тонущей подводной лодки. Написанный твоей же рукой. Ты это забыл, но я тебе напомню.
Я нахмурился, буквы были наклонены влево – этим почерком я пользуюсь, только если сосредоточен и предельно серьёзен. Оглядевшись, я перешёл пустую дорогу, подошёл к дому, открыл дверь и углубился в чтение. Всё, что начиналось со второй страницы, было написано кое-как: фразы рваные, буквы гуляют по странице, наклон и форма меняются. Верить этому можно было на сто процентов – это точно писал я, и мне точно было херово.
Этот день запомнился мне запахом дерьма, лекарств, смешанных с усталостью, и цветов собранных в букет чахлых благодарностей. В коридоре было солнечно, а за окном каштаны грезили свечками трёхнедельной будущности… невдалеке кто-то страдал, страдал вдохновенно с ипохондрическими трелями: " Какой психолог?! Вы видите, как мне больно? Ах!". Облачённые в розовые деловые пижамы, мороки скользили мимо, не проявляя интереса к этим звукам.
Я сижу и жду Белый Халат, должен был бы ждать того, кто его носит, но она меня не волнует. Я жду абстрактный Белый Халат, матерчатый наследник Авиценны выдаст мне высочайшие разрешение. На куске бумажки будут простые слова. Забавно, только после прочтения тем, кого кусали змеи кадуцея, они превратятся в разрешение – забрать тень. Сегодня я забираю тень матери.
Я был тут пять дней назад, в маленьком сквере, чей простор – это четыре скамейки, разбросанные на изломанном хребте асфальтированной дорожки, под сенью трёх каштанов и пяти шатких ольх. На скамейке возле меня сидела пергаментная мумия царицы с дрожащими руками, кожа ее была испещрённая морщинами и синяками от капельниц. На уставшем лице светилось маленькое детское счастье в форме созерцания