Тупая головная боль уже изрядно надоедала, избавиться от нее можно было только сном. Богдан-жилец выключил телевизор, на котором Богдан-диктор начал разжевывать новости политики, и перебрался в спальню. Скрип половиц удручал. Каждый шаг отдавался в костях, боль начала пронзать все тело. Пока Богдан добрался до кровати, он серьезно забеспокоился о своем состоянии.
– А не вызвать ли мне скорую? – вырвавшийся шепот, который должен был стать громким жизнерадостным голосом напугал Богдана еще больше, чем боль. Он засеменил к прикроватной тумбочке и вытащил оттуда коробочку с обезболивающим.
В ушах зазвенело.
Руки тряслись, как у наркомана. Богдан никак не мог открыть коробочку, боль резала каждый нерв, глаза грозились лопнуть. Кровь будто начала нагреваться. Богдан засипел.
Открыв злосчастную коробку, он вытянул пластинку и выдавил одну капсулу. Руки непроизвольно дернулись, и капсула упала на пол, откатившись немного в сторону.
Пытаясь ее поднять, Богдан чуть не закричал, но изо рта раздалось только сипенье. Поясница переломилась, и он упал. Боль достигла желудка, и Богдана вырвало. Наружу вышел злосчастный бутерброд с колбасой вместе с чаем и утренним завтраком, успевшим перевариться.
Не контролируя себя, Светлов перекатился на другой бок, под ногти словно загоняли иглы.
– Где она? Где? – Богдан искал глазами капсулу: тумба, кровать, шкаф, груда одежды, журнал… Возле журнала! Вот!
Каждое движение отдавало в мозг, по щекам катились слезы. Богдан не помнил, как проглотил таблетку, он лежал в позе эмбриона около часа, пока боль не отступила. Пот лился градом, Светлов боялся пошевелиться, он не хотел возвращения этих чувств, с ужасом ожидая повторения приступа.
– Чем я хуже? Чем? – причитал Богдан, обнимая свои ноги и дергаясь всем телом. Когда судороги прекратились, Богдан встал, подошел к комоду, чуть не вступив в зловонную лужу и принял все таблетки, которые там были. По одной каждого вида. Всего восемь. Ах, еще капли. Глаза, нос. Теперь все.
Перед сном, Богдан вытер неприятные последствия приступа, расстелил постель, разделся и уже собирался ложиться, как его взгляд упал на фоторамку, которую ранее снес рукой так сильно, что она отлетела к окну. Богдан увидел на потрескавшемся стекле два улыбающихся лица – Вероника и он сам. Тогда они были счастливы, тогда было время хоть какой-то стабильности. Он хотел туда вернуться. Слезы потекли непроизвольно, окрашивая весь мир в серую гамму. Как бы ему хотелось смеяться, а не рыдать в потемках в доме у черта на куличках! Смеяться вместе с Вероникой, с отцом, с матерью, со своим дедом, который построил этот дом. В окне виднелся бассейн: мечта, которой не суждено исполниться.
– Почему я один? – Богдан шептал это Веронике, улыбающейся с фотографии, – почему?
Богдан повалился