– Прости.
На большее сил не было, и когда запас слов Вероники закончился, он перевел на нее взгляд, с удивлением обнаружив слезы на ее лице. Ее небесно-голубые глаза источали соль, но это не мешало ей быть такой же очаровательной, как и в день их знакомства. Красота была естественной, без всякого макияжа, без ухищрений. Немного впалые щеки – у кого они не впалые сегодня – не мешали Веронике часто улыбаться, громко смеяться и шептать по ночам ласковые слова. Каштановые волосы доходили до плеч, вились и пахли весной, а улыбка заставляла забывать даже то, кто ты есть. Богдан когда-то был пленен ею, не мог прожить и дня без ее взгляда, ее поцелуя, но сейчас не было желания утешать ее. Он просто смотрел. А ведь все подряд, от ее отца до приятелей Богдана, сулили им светлое будущее, без слез и ссор. Они подходили друг другу. Он любил джаз, она любила джаз. Он любил телевидение, она любила его еще больше. Он читал те же книги, что и она, вроде Чосера и Уитмена. Даже фамилии подходили друг к другу: Светлов и Ясная. Сейчас, рассматривая плачущую Веронику, Богдан не чувствовал ничего, ни радости, ни печали. Кто был в этом виноват? Никто. Просто так случилось.
«Жигули», попыхивая, выехал из города, направившись по трассе прямиком в уютный гараж, где обитал долгие годы. Оставалось около десяти минут езды. Богдан всегда задавался вопросом: зачем дед построил дом так отдаленно от всех других? В округе никаких домов не было: жилище было одиноким на несколько миль вокруг. За электричество и водоснабжение Богдан платил больше остальных, тратил лишний бензин, чтобы добраться домой, подолгу объяснял различным службам свое местоположение – это было неудобно. И однажды, еще во время жизни старого Светлова, Богдан задал интересующий его вопрос. Ответ был немного странноват, но понятен:
– Я не теряю надежды, – покашливая, отвечал дед, – не теряю надежды поймать ливень. Такой, чтобы мы больше не нуждались, а другие люди не получили бы ни капли от нашей воды. Слушай, Богданчик, запомни – люди не будут тебя любить никогда, какой бы ты ни был, поэтому помогать всем бессмысленно, подумай о себе, о своей семье, о своей вере.
И Богдан верил, до недавнего времени. Доказательством мечтаний деда был огромный бассейн – единственная, можно сказать, роскошная вещь на участке. Вечно пустующая яма, на скорую руку обложенная рулонной синтетикой. Сколько Богдан себя помнил, никто в бассейне никогда не купался. Он был очень глубокий, в человеческий рост, а площадь была равна половине площади самого дома. Когда над семьей Светловых шел дождь, дед с надеждой выглядывал из окна, разочарованно вздыхал, увидев грязные капли, а потом выпускал всю набравшуюся воду обратно в водопровод. После его смерти, отец Богдана закрыл бассейн брезентом, и мечта испарилась, будто бы ушла вместе с дедом в могилу. А когда умер и отец, ему тогда было всего пятьдесят три года, Богдан остался жить один. Мать скончалась за пять лет до смерти отца, а братьев и сестер у Богдана не было. Иногда Богдан вспоминал мечту деда и открывал бассейн