Женя выбежала из ванной, а Эркин уже внимательно осмотрел трубку. Так, высота нормальная, выше душевого рожка, еле-еле вытянутыми руками достаёт, держится… слабо. Почему? А, так она вынимается, что ли? Нет, просто висели на ней, видно, укреплять надо. Это сложно, этого он сам не сможет. Надо будет у Виктора спросить, как тот делал.
Женя принесла сразу две простыни и прищепки. Вдвоём они соорудили занавес, перекинув верхний край через трубку и закрепив прищепками. Потом Женя перешагнула через бортик, задёрнула занавес, покрутилась внутри и вышла.
– Чудесно! Я тогда тоже помоюсь. И Алиску хоть оботру. Только голову мыть не буду. И, Эркин, ты сначала поддон ополосни, я же туда прямо в обуви заходила. Я сейчас тогда грубого мыла принесу.
Эркин кивнул и, сдвинув занавески, взялся за работу.
Женя принесла кусок коричневого мыла и, к его изумлению, жёсткую щётку для мытья посуды. Особой грязи тут не было, и сток оказался не забитым. Вымыв площадку – Женя упорно называла её поддоном, Эркин положил на бортик мыльницу с хорошим мылом и мочалку, расправил занавес и стал раздеваться.
– Трусы сразу в грязное кидай, – сказала, выходя, Женя.
Рабские штаны он встряхнул и повесил на сушку рядом с рубашкой, трусы кинул в ванну и прямо из шлёпанцев перешагнул через бортик. Ещё раз поправил занавески, чтоб не было щелей, и осторожно пустил воду. Ох, и даже напор есть. Ну… ну, живём! Неделю не мылся, голова, и тело зудят, как в имении, а теперь… Он снова и снова намыливался, растирал себя мочалкой, отфыркивался от попадающей в нос и рот воды. И не мог остановиться.
Он бы, может, всю ночь так простоял, если бы не ласково-насмешливый голос Жени:
– Ты не утонул?
– Не-а, – выдохнул он. – Я сейчас.
И, с сожалением, выключил воду. Белая ткань намокла и тяжело провисала. Тронув её, Эркин почувствовал, что сейчас либо ткань оборвётся, либо трубка обломится. Он осторожно втянул занавески внутрь и стал отжимать, не снимая. Вот так, и вот так, и вот так… Расправил смятую ткань и перешагнул через бортик в шлёпанцы. Вытерся и повесил полотенце обратно на сушку, растеребил, растрепал волосы и стал одеваться. Рубашка, трусы, штаны, носки – всё тёплое, приятное. Ну… ну совсем другая жизнь.
Когда он пришёл на кухню, где Женя сооружала им на полу постель, она засмеялась.
– Эркин, ты аж светишься весь.
– Ага, – согласился он. – Я их отжал, ну, простыни, что занавески, и оставил.
– Ну, конечно, – кивнула Женя. – Сейчас я Алиску в порядок приведу. А ты ложись. Алиса, пойдём.
Они ушли, а он всё ещё оторопело смотрел на сооружённое Женей. Это ж… это ж получается… они все вместе спать будут? И тут же сообразил, как. Ну, правильно. Алису в серёдке, чтобы не замёрзла. Вон Женя всё в ход пустила, даже пальто, даже его куртку. Он несколько раз глубоко вздохнул и подошёл к окну. И увидел себя, своё отражение в чёрном стекле. Хотя… нет. Всё же фонари горят, и снег белый. Если посмотреть вниз, людей нет никого.