И вдруг на поверхность памяти, как из омута-бучила, выплыло: за роялем сидит, «БАРКАРОЛУ» исполняет… С последним звуком от клавиш взгляд оторвала, боковым почти зрением уловила: вот гость её чумазый, на краешке стула сидевший, робко и потрясённо привстал… Она вздрогнула даже тогда: очами ткнулась буквально в приблизившееся и оттого увеличившееся лицо кандалинское с отметинами незаживающими, лицо, отражённое распахнуто-приподнятым крылом рояля кабинетного и в белизне зеркальной показавшееся ей мертвенно-уродливым (не ведала о трагедии Кандалы Старой). Вздрогнула – тихо, вся под впечатлением от музыки… потом снова, более пристально посмотрела на…
…в изумье будто – глазищи растопыренные… и боль… БОЛЬ непроходимая-непроходящая в них с судьбою напополам… Страх божий! Свят! Свят! И померк звук, НА КОТОРЫЙ СЛОВНО ШЁЛ ОН, померк… но она что-то сказала, да, сказала, назвала имя своё… он же глазея в её сторону… но…не…на… неё! Куда? Потом выскочил ошпаренно, а вернувшись, скоро, быстро вернувшись, вложил в ладошку, чуть влажную после игры, премилого «лесного человечка»… сейчас куклёнок с нею… он всегда с нею, то в кармашке левом, то под подушечкой батистовой… «ВЫШВЫРНУ ЗА БОРТ!!!», «за борт…», «за борт…»
Над безтенной чашей земною – затмение. Качнуло-дёрнуло палубу. Упала Клава, без всяких «бы» подкошенно рухнула… Наталия Владимировна, глаз с дочери не сводившая, таки не успела подхватить девочку, поддержать. Толя обернулся, напрягся… Рука Мещерякова повелительно сжала плечо: не смей, мол, не суйся, ты кто есть такой здесь?!
Остановилось время. Движением плеча мощным, быстрым сбросил руку начальственную, как былиночку невесомую взял на руки девочку – та благодарно и безмятежно прильнула к груди друга, пролепетала:
– Не трогайте его…
Взмолилась:
– Пожалуйста… Он хороший, куклы красивые делает, сказки и сны рассказывает…