Я не сомневался, что буду изнывать от скуки. Книг с собой я не взял – не люблю читать, а в поезде в знак протеста вытащил колоду карт и стал раскладывать пасьянс на сиденье напротив.
Вспоминаю, как мы сюда ехали, и думаю: а не было ли у меня уже тогда какого-то предчувствия? Может, я не хотел ехать, поскольку знал, что за несколько недель вся моя жизнь полетит вверх тормашками? Но нет, настроение у меня было паршивое не из-за дурного предчувствия, а из-за того, что я был уверен: ни-че-го интересного меня не ждет.
Дело было не только в скуке. Чем дальше на юг, тем жарче становилось в купе. День едва начался, а солнце уже палило вовсю. Я задернул занавески и приоткрыл окно, но на каждой станции в вагон входили все новые и новые пассажиры, и пекло сделалось невыносимым. Пасьянс пришлось убрать, чтобы освободить место. От соседа несло потом.
Добравшись до дома, мы поставили чемоданы у тыльного входа.
– Попить здесь найдется? – спросил я.
– Ничего холодного, – ответила мать, обшаривая многочисленные карманы сумки в поисках ключей.
Я пошел в сад. Без деда он всю весну стоял неухоженный и совсем зарос. Его северный склон, ведущий к дороге, покрылся буйной растительностью, и она загораживала проезжую часть. Вид на монастырь заслоняли несколько вытянувшихся сосен. Сад треугольной формы, и, если забраться поглубже, в его дальний угол, где скалы образуют нечто вроде естественной смотровой площадки, можно разглядывать Монтурен.
Город искрился в обжигающих лучах солнца. Казалось, от красной черепицы крыш поднимается пар. Ближе, между городом и холмом, где я стоял, текли ручьи, несущие воду вниз, в реку Сиан. Тут и там их пересекали деревянные мостки; на зиму их разбирают. Хотя в пейзаже было полно следов человеческого присутствия, мне внезапно почудилось, что кроме меня в мире никого не осталось.
– Лукас! – позвала мать.
Я повернул к дому с черно-серой двускатной крышей и плетистыми розами на стенах. Мать стояла у поленницы и показывала на штабель дров, полуприкрытых куском полиэтилена.
– Видишь, он уже осенью плохо себя чувствовал, – сказала она. – У него явно не было сил нарубить побольше. Почти все запасы он извел уже к Рождеству: этого не хватило бы и на месяц.
Мы зашли в дом и обнаружили засохшие цветы в горшках, пустой холодильник с распахнутой дверцей, подпертой стулом, перекрытый водопровод, застланные простынями диваны и кресла и взломанный замок с тыльной стороны двери. Кто-то забрался сюда и стащил телевизор.
Я ужасно разозлился. Молча взял чемодан и пошел наверх – в полной уверенности, что проведу все лето за пасьянсами.
Поскольку ставни все это время были