Шелк, естественно, оскорбился и взалкал сатисфакции всей своей израненной душой. Как известно, такие оскорбления может смыть только кровь. Смитти Шелк был моряком до мозга костей, его кровь мало чем по составу отличалась от самого гнусного рома, посему он решил, что бутылочка такой кровушки вполне извинит поганца Дандау в его, господина Шелка, благородных глазах.
Он развернулся на месте, да так резко, что, когда его мутный взор упал на барную стойку, подняв клубы пыли, окурок все еще висел в том месте, где до этого маневра располагался небритый шелковский подбородок.
Уверенной, но шатающейся и нелепо подпрыгивающей поступью настоящего моряка Шелк двинулся к намеченной цели предположительным водоизмещением, точнее сказать, «ромовмещением» около пяти полновесных бульков. Нога внутреннего сгорания не на шутку раскочегарилась. Во все стороны летели искры, из пятки с утробным рыком вырывалось пламя, а сизые выхлопные газы оставляли за Шелком кучерявый шлейф.
Изрыгая проклятья и выхлопные газы, он с разгона налетел на барную стойку, перекувырнулся через нее и с глухим ударом головы по старым доскам замер. По непонятной причине он сохранял вертикальное положение. Из-за стойки торчали обе ноги, одна из которых напоминала маяк в тумане, а другая – давно не чищенный сапог с прилипшими к подметке окурками.
Йозефик единственный не выдержал и рванулся на помощь старому морскому волку, хотя сам его считал старым морским свином. Очень некстати ему под ноги подвернулся табурет, с неоправданной жестокостью впившийся прямо под коленную чашечку. Далее мужественному спасателю пришлось продолжать движение на одной ноге. К счастью, недолго – до следующего табурета, после встречи с которым Йозефик рухнул как подкошенный и пребольно стукнулся головой о стойку.
Превозмогая себя, он поднялся на ноги. Перед глазами плавали круги, в ушах звенело. Этот удар по голове нарушил связь Йозефика с реальным миром и временно отшиб практически всю память. Таким образом, молодой человек очутился один на лихо раскачивающейся палубе среди тумана, и на его корабль неотвратимо надвигались скалы под пылающим маяком. Еще мгновение, и он бы разбился о скалы вдребезги, но вдруг маяк ослепительно вспыхнул, запахло палеными волосами. Йозефик провалился в беспамятство.
Утренний солнечный луч проявил невероятную настырность: сначала проскочил сквозь угрюмую завесу облаков, не запутался в густой сетке проводов, натянутых между крышами домов, нашел крошечное прозрачное пятно на отроду немытом окне, протиснулся между ресниц и, наконец, впился в глаз со всей своей силой. Мощный сигнал по хитросплетению нервов достиг сознания и отвесил лежащему внушительного пинка. Сознание оскорбилось и выплюнуло Йозефика из теплых пучин забвения в реальный мир.
Он