которые он рассматривал месяцами. Вглядывался в царапины, сколы, пятна соли, темно-синие крапины. Сжимал плоские камушки в ладонях и силился почувствовать режущую боль. Бросал их, снова просыпал сквозь пальцы сухой каменный пепел. Слышал бесконечное шуршание, с которым песчинки падали на мерцающие плиты, на невидимую мостовую. Свет окунался в воду. Обратно лучи возвращались помутневшими и тусклыми. Казалось, сам воздух бледнел – чем ближе к морю, тем туманнее. Но одновременно в глубине что-то начинало искриться, наверное – та часть света, которая не вернулась в отражении. Может быть, самая яркая его крупинка, но у нее не хватало сил высветить подводную хмурь. Поэтому свет вновь довольствовался поверхностью, обливал ало-серебряной краской всех ее обитателей. И он опять принимался разглядывать эти обломки коры, сор и былинки, дрейфующие по тихим волнам. Стертый пейзаж, пересекаемый пустотой. Всматривался в их сквозистые очертания и скрещения, пока цвета и линии не исчезали. Вглядывался, пока не начинали болеть глаза. Тогда менял способ смотреть, и вода переставала быть фоном, а вот листья и все, что его загораживало, начинало восприниматься как нечто случайное, сопутствующее главному. Все изменялось. Снова складчатая поверхность без пыли и царапин. Абсолютно чистая. Нет, опять загрязненная. Всматривался в пену, пока цвета и формы не исчезали. Всматривался, пока не начинали болеть глаза. Закрывал их и продолжал видеть что-то в темноте. Закрывал уши руками, но звуки все еще просачивались. Сглатывал слюну и продолжал чувствовать привкус соли. Старался не дышать и ощущал влажный воздух. И опять отражение, расстояние до которого казалось отрезком, отдаляющим его от тела. Разрываясь, тело присутствовало повсюду, окружало со всех сторон и при этом ускользало, казалось неясной копией. Если отражение подражало телу, то почему бы телу тоже не отражать что-нибудь. Может быть, отдаленно напоминающее без конца стирающийся и вновь возникающий след на воде, может быть – совсем не похожее. Момент появления следа был неуловим. Наверное, он имел в своем истоке абсолютное отсутствие. Какая-то нелепость, курьез, случайность. Готовый вот-вот исчезнуть прозрачный эскиз неизвестно чего. Может быть, нового тела. Но при этом – не пропадающий, все еще заметный, настаивающий на различимости. Включенное в мир неимение. Почти состоявшееся. И странное, безосновное ощущение принадлежности миру при очевидной отделенности от всего. Еще угадывание чего-то, предшествовавшего изгнанию. Всматривался в зиготные, муаровые складки, думая, что опять обознался. Ныряя внутрь стеклянного изображения, не объединялся с ним, а разбивал портрет на жидкие осколки. И раз за разом проскальзывал сквозь него. На секунду разбившись, брызги опять собирались над головой в изображение. Мгновенно. Портрет восстанавливал себя на поверхности. Помимо него. Сидя на пепельном дне, он закрывал уши руками и слушал далекий плеск моря. Вернее – старался не слышать. Всматривался в черные дыры, полувкопанные в песок