Короче, Михаил Семеныч слушал дочь не перебивая и, мало того, когда она кончила говорить, немного помолчал – вдруг у старшей есть что добавить. Но Марья от сообщения отца сникла и еще более оробела, оттого что так резко с ним говорила.
– Все сказала? – пробурчал наконец Михаил Семеныч. – На стол собери, есть хочу… Шестьдесят лет – в самой поре мужик… Варенья подай… Без бабы жить должен? Сама знаешь: не развожусь – Бог прибирает… Сливового…
– Тебе шестьдесят три, – уточнила Марья и вышла из комнаты.
– А ты чего мне привез кроме конфет? – спросила Аня.
– Валеночки, – размягченно ответил Михаил Семеныч, но тут же опять насупился, как бы продолжая разговор с Марьей: – А кто за мной под старость ходить будет?
– А куда с тобой ходить надо? – поинтересовалась Аня. – Я пойду.
– Да это… ладно, во-от… Чего еще тебе привез?.. Носочки козьи привез… Их тебе связала тетя Шу…
В комнату с самоваром в руках вошла Марья, и Михаил Семеныч на имени новой жены поперхнулся.
– Тебя же сватали, – продолжила Марья тоном ниже. – Елена Федосеевна – чем не жена? И хозяйка, и…
– Пятьдесят лет?! Что она мне – на дрова?!
– У тебя теперь новая жена будет? – спросила Аня.
Михаил Семеныч открыл рот, намереваясь заговорить, но в комнату вошла Груша с горой пирогов на блюде, и он закрыл рот.
– Каждая божья тварь, Анечка, должна жить семьей, – сказал Михаил Семеныч, когда Груша вышла, и погладил внучку по голове.
– Именно что тварь… – пробормотала Марья.
– Что-что? – нахмурился Михаил Семеныч. Слава богу, что он был глуховат, как все ткачи, и тихих подробностей не схватывал, а переспрашивать считал для себя зазорным.
Кроме того, он начал есть пироги и перебивать аппетит спорами не считал нужным.
– Вы же завтра собирались приехать, – сказала Марья, возвращаясь на «вы». – Что-нибудь случилось?
– Ничего не случилось, захотел – приехал. На балкон пойду подышу. Аграфене скажи: пирогами доволен…
– Зачем вам на балкон? – забеспокоилась Марья. – Вы лучше полежите…
Но Михаил Семеныч не послушался, вытянул бронзовый шпингалет у балконной двери и вышел. Но ненадолго, как и предполагала Марья.
Каждый раз Михаил Семеныч, когда наезжал к младшей дочери, покушав, шел подышать на балкон и каждый раз, обнаружив там голую каменную женщину, отплевываясь, возвращался в комнату.
– Тьфу! Пропади ты пропадом!..
Марья подлила ему чаю, чтобы не разошелся снова.
Отец сел к столу.
– Вот, вызвали… – уже другим тоном заговорил он. – Хотят, чтобы я Вигоневый трест взял.
– А вы?
– А я его брать не буду.