– В Зеленограде? – Старик задумался, пережёвывая блёклые полосочки губ. – Был, – вспомнил он.
– Там, говорят, курган какой-то есть?
– Курган? Не, нету! – Семёныч отрицательно закачался.
– Стела там на кургане, говорят, стоит?
– Стела? Стела есть! Стоит! – заверил он и, причмокивая, высосал из стаканчика водку. – «Три штыка» – так, вроде, называется, – прохрипел он.
– Так, так. – Елисей тоже выпил и вдруг решил завтра же поехать в Зеленоград и проверить, что это всё значит, что это за ключ и что он открывает. Но прежде он решил зайти в салон мага с хвостом и всё у него расспросить и про крыс, и про ангелов, и про собаку-оборотня, и особенно про хвост! В организме его появилась какая-то хмельная смелость, глаза загорелись, и он, выхватив у старика чекушку, разлил оставшееся по стаканам. Тут же выпил сам, не дождавшись соседа, и, смяв чужой, столь порой необходимый стаканчик, бросил его на землю перед изумлённым алкоголиком, который панически осознавал, что теряет собутыльника.
– Всё, Семёныч. Привет! – Елисей вышел из-под тени импровизированного летнего кафе и направился домой.
Дома Елисея встретила жена, которая, посмотрев на него глазами, полными отвращения, горько усмехнулась и сказала, чтоб дочерям он в таком виде не показывался. А сама подумала, что у мужа начался кризис средних лет и что от безделья он спивается.
Елисей прошёл на кухню, съел две холодные котлеты с белым хлебом, выпил стакан холодного и, похоже, скисающего молока, и на цыпочках просочился в спальню, где и уснул тревожным пьяным сном.
В этот раз приснилось ему вот что. Елисей стоял на взлётном поле аэродрома, среди громоздких самолётов, и явственно чувствовал, что находится здесь абсолютно один. Никого из техников или лётчиков на обозримом пространстве видно не было. В окнах здания аэропорта пустовали залы ожидания, замерли на полпути подвижные трапы. Даже ветер замер. Казалось, будто само время против всех законов логики встало, оборвав свой ход.
Елисей начал вертеться из стороны в сторону, силясь хоть кого-нибудь найти живого в этом сюрреалистическом мире, и тут панически осознал, что едва взгляд его касается любого воздушного судна, оно, лопаясь мыльным пузырём, исчезает в неизвестность, не оставляя от себя ничего, даже металлических брызг. Взгляд Нистратова метался от одного самолёта к другому, и всякий раз они исчезали.
Это происходило так быстро, что он не успевал как следует рассмотреть очередного алюминиевого гиганта. Но и остановиться Елисей не мог. Это было похоже на цепную реакцию. Вскоре на поле не осталось ни одного самолёта. Все испарились, будто были секундными голографическими иллюзиями. Елисей увидел, как солнечный свет вдруг потускнел, будто яркость убавили, и, подняв голову к небу, узрел жуткую картину.
Из солнечного круга на синем безоблачном фоне, как из коллекторного люка, высунулась голова крысы. Она смотрела, сверкая красными глазами, в самую душу Елисея,