– Нашего приятеля Аримана изгнали из пантеона еще дозороастрийские иранцы, – говорит Леонард и грозит мне указательным пальцем. – Главное, не поддавайся искушению объявить ессейство иудаическим воплощением маздаизма. – Леонард качает головой. – Все, что связано с Набопаласаром Вторым и Увахшатрой, очень неоднозначно.
Бабетт смотрит на компактные тени, которые держит раскрытыми, и подрисовывает себе глаза маленькой кисточкой. Отрываясь от своего отражения в крошечном зеркальце, Бабетт говорит Леонарду:
– А еще скучнее ты быть не можешь?
В эпоху раннего католицизма, говорит он, церковь обнаружила, что монотеизм не в состоянии заменить давно укоренившееся многобожие, пусть даже оно устарело и считается языческим. Священники, отправляющие службы, слишком привыкли обращаться к отдельным божествам, и поэтому церковь учредила святых, каждый из которых соответствовал более древнему божеству и символизировал любовь, успех, выздоровление от болезни и так далее.
Кипели сражения, возрождались и умирали царства, и Аримана сместил Сраоша, а Митра пришел на смену Вишну. Зороастр вытеснил Митру; каждый следующий бог отправлял предыдущего в забвение.
– Даже слово «демон», – продолжает Леонард, – придумали христианские теологи, неверно истолковавшие слово «даймон» в произведениях Сократа. Когда-то оно означало «муза» или «вдохновение», а чаще всего – «бог».
Леонард добавляет, что если человечество просуществует достаточно долго, когда-нибудь даже Иисус будет мрачно слоняться по Аиду, изгнанный и вычеркнутый из жизни.
– Бред сивой кобылы! – кричит мужской голос из клетки футболиста. Там его обглоданные кости покрываются пеной красных корпускул, красные пузыри сбегаются, образуя мышцы, которые набухают и растягиваются, соединяясь с сухожилиями, заплетаются белыми связками – процесс, одновременно притягательный и отвратительный. Еще до того, как череп полностью затянуло слоем кожи, челюсть опускается, чтобы изо рта исходили звуки.
– Все бред, зануда ты собачий! – Новая кожа розовой волной вспухает над зубами, образует губы, которые говорят: – Давай, грузи дальше, мелочь пузатая! Потому ты тут и сидишь.
Не отрываясь от собственного отражения, Бабетт спрашивает:
– А ты за что сюда загремел?
– За офсайды, – кричит в ответ футболист.
Леонард кричит ему:
– Так почему я тут сижу?
Я спрашиваю:
– А что такое офсайды?
Из черепа футболиста вырастают волосы. Вьющиеся, медно-рыжие. В каждой глазнице надувается по серому глазу. Даже спортивная форма целиком сплетается из обрывков и ниточек, разбросанных по полу камеры. На спине футболки возникает большой номер «54» и фамилия «Паттерсон».
Футболист отвечает мне:
– Я заступил за линию схватки, когда рефери просигналил начало игры. Это называется «офсайд».
– И что, это тоже есть в Библии? – хмыкаю я.
Теперь,