– Хотела показать Хаски оборотней, – пожала она плечами.
– А это Хаски, он?.. – будто бы невзначай продолжил я.
– Друг из школы, – пояснила Киззи, и я тихо вздохнул. – По крайней мере, он им был. – Она помолчала несколько секунд. – Этот лес такой странный. Каждую зиму он остается таким же, каким был летом. Даже листья не желтеют.
Я понял, что она не хочет говорить о друзьях, и сделал вид, будто не заметил, как она свернула тему.
– Ничего необычного, – пожал я плечами и медленно пошел вперед. Киззи двинулась следом. – Просто папа зачаровал его несколько лет назад, чтобы я хоть иногда мог выбираться из Кровавого Дома.
– О, как предусмотрительно, – оценила Киззи. Но потом нахмурилась и добавила: – Ну вот, Стефан, теперь я говорю как ты.
Я посмеялся. «Рядом с тобой я чувствую себя обычным,» – проскочила в голове мысль, но вслух я ничего не сказал. Хотя я и не особенно понимал, что значит быть «обычным». Я чувствовал себя уязвимым, как черепаха без панциря. И это не было похоже на то, что я чувствовал до встречи с Киззи. Если все смертные чувствуют себя как черепахи без панциря все время, то мне не хотелось быть смертным.
Мы молча прошли какое—то расстояние по мокрой от росы траве. Там и тут виднелись редкие лужицы тусклого осеннего света, которые я старался избегать. Я видел, что случилось с папой в тот раз, когда я, еще совсем маленький вампир, забрался на крышу поместья, чтобы посмотреть на рассвет. Папа тогда едва успел спасти меня, а сам обжег палец. Он мучился несколько недель. Палец обуглился, ныл и в конце концов отвалился. С тех пор я твердо знал – свет опасен для таких, как мы.
– Такое чувство, что я в «Сумерках», – нарушила молчание Киззи.
Не уверен, что правильно понял ее.
– Не так уж тут и темно, – я почесал подбородок. – В сумерках еще темнее бывает.
– Что? – Киззи на мгновение остановилась и непонимающе посмотрела на меня. Затем улыбнулась и засмеялась.
– Что? Что я такого сказал? – я тоже начал улыбаться. Она так заразительно смеется.
– «Сумерки» – это фильм, – сквозь смех выдавила она. – Ты что, не смотрел никогда?
– Нет, – я перестал улыбаться. – О чем он?
Киззи тоже успокоилась, хоть на ее лице все еще играла улыбка. Она пригладила волосы, и мы пошли дальше.
– О девушке, которая влюбилась в вампира, – объяснила она. Мне вдруг стало так жарко, и я отвернулся. Изучал взглядом деревья, которые и так видел сколько себя помню. – И еще там были оборотни. В фильме было много леса и темноты. Вот и мы с тобой: девушка и вампир, идем по темному лесу, и где—то рядом ходят оборотни. Правда в «Сумерках» оборотни были поприятнее.
Вся радость покинула мое тело, как воздух со свистом покидает дырявый шарик. Мне больше нравилось начало. Но затем Киззи продолжила, и мне пришлось отвлечься от самобичевания.
– Помнишь вчерашнего оборотня? Ну, того, который спрашивал тебя о чем-то?
– Ты про Драгоса?
– Я не знаю, как его зовут, – отмахнулась Киззи. – Он что, кто—то вроде няньки для тебя?
Я