В гостиной мы были одни. Папа был… не знаю, может в своем кабинете, возился с документами, или где он еще может быть. Во всяком случае, не здесь.
Я откашлялся.
– Драгос?
– Что? – он даже от книги не оторвался.
– Мне нужно с тобой поговорить, – выдохнул я. Ладони стали липкими от пота. Я нервно мял край рубашки.
Драгос почесал подбородок.
– У тебя для этого есть отец, разве нет?
– Я не могу говорить с отцом о том, что хочу от него скрыть, – раздражено съязвил я.
Драгос глянул на меня исподлобья и отложил книгу. Серые глаза блеснули.
– А вот это уже интереснее. Выкладывай.
Я набрал в грудь побольше воздуха и выпалил скороговоркой:
– Мне надо уйти ненадолго – всего на пару часов. Папа не должен узнать. Поможешь?
Оборотень коварно ухмыльнулся:
– Что это у тебя за тайные дневные дела, а, Стефан?
Я изо всех сил надеялся, что не покраснел. Говорят, мысли материальны.
– Я… м—м… объясню все, когда вернусь. Пожалуйста, Драгос, это очень важно.
Драгос издал хриплый звук, что—то между кашлем больного и смешком. Я с содроганием вспомнил Самайна.
– Ладно, помогу. – пообещал он. – Есть у меня одна идейка. Возвращайся через окно в своей комнате.
– Здорово! Спасибо! – я едва сдержался, чтобы не обнять его. – Я твой должник!
И я побежал в свою комнату, на ходу думая, что мне не стоило разбрасываться такими словами перед оборотнем, отбывающим пожизненный срок, служа Князю Тьмы.
Теперь оставалась только одна проблема: я не могу позволить себе просто расхаживать под солнцем, если, конечно, не хочу превратиться в кучку пепла. А еще я не могу позволить себе показаться перед Киззи в нелепой широкополой шляпе. Папа может. Он выходит только в больницу, а там его уважают (читай: боятся). Мне хотелось произвести на Киззи хорошее впечатление. Поэтому нужно было найти у себя менее старомодные вещи.
Штука в том, что я перестал следить за модными трендами после девяностых. Увидев все эти джинсы—клеш, перчатки без пальцев и яркие банданы, я решил: хватит с меня современности. Так что самым современным в моем гардеробе был, так сказать, «последний писк моды 1990х годов».
С тяжелым сердцем я достал свитер темно—зеленого цвета. Звучит неплохо, да? Ха—ха. Его украшали белые, черные и оранжевые толстые полоски с совершенно неуместными рисунками ромбов, волн и треугольников. Больно? Мне тоже. Дизайнер этого ночного кошмара, надеюсь, уже умер, потому что у меня появилось непреодолимое желание помочь ему. Затем я с тяжелым вздохом