– Ладно тебе важничать. Тоже мне, командир нашелся. Дай-ка я царские шмотки примерю – может что подойдет…
– Я тебе примерю! Голощекин приказал ничего из дома без приказа не выносить. А если кто-нибудь что-то к рукам приберет, обещал расстрелять, не взирая ни на какие заслуги.
– Но я же сам нынче видел на любовнице Дидковского сапожки, которые раньше одной из княжон принадлежали.
– Ты с комиссарам себя не ровняй. Иди, давай, к печке, а то огонь совсем зачах!
Недовольный товарищ Сахар вновь занялся своим скучнейшим делом. Но в это время красноармейцы затащили в комнату очередной ворох одежды.
– Это последняя… Из самих царских покоев.
– Славно. Через часок все закончим. А вы, – Никулин повернулся к красноармейцам, – соберите всю мелочь: щетки зубные, гребешки, шпильки, мыльницы, пузырьки всякие, и закопайте их за каретником. Да собирайте тщательно, чтобы в комнатах ничего не осталось.
– А что с книгами делать? Их много…
– Насчет книг никаких указаний не поступало. Кому они нужны?! Сожгите их к чертовой матери.
– Будет сделано, товарищ Никулин! Разрешите идти?
– Валяйте.
Как только красноармейцы ушли, в комнату ввалился коренастый невысокий мужик, одетый в гимнастерку, туго перевитую ремнями, и армейские бриджи, заправленные в сапоги. Лицо у него было удлиненное с непропорционально широким лбом. Густые прямые брови нависали над впалыми глазницами с коричневатыми веками. Жесткий, сосредоточенный взгляд. Слегка раздутые ноздри. Широкие чувственные губы. Короткий скошенный подбородок.
– Вечно ты, Бобыль30, припрешься, когда тебя не просят, – недовольно буркнул Никулин, всецело погруженный в разглядывание лежащих перед ним вещей.
– Поговори мне еще! – вошедший был явно не расположен к дискуссии. Он деловито приблизился к последнему вороху, только что принесенному красноармейцами, и начал поочередно выхватывать военные мундиры, которые когда-то так любил носить царь.
– Куда лезешь! Руки убери! – попытался утвердить собственное главенство в переборке вещей Никулин.
– Тебя что, на месте шлепнуть? Пошел вон!
– Но, Бобыль… – повелительные нотки в голосе Никулина разом сменились плаксивым причитанием, – Голощекин с меня за это по полной программе спросит…
– Не бойся. Я с ним договорюсь. – С этими словами собеседник проворно скинул свои штаны и стал натягивать царские брюки, а затем и надел китель. – Ну, как?
– Пиджачок впору пришелся. Ты в нем, прямо, как белогвардейский генерал. А штаны широковаты – сзади весят, как будто только что в них навалил.
– Ладно, сойдет! Отбери мне всю военную форму, которая раньше принадлежала царю да цесаревичу. Я ее заберу. Вот мандат, подписанный самим