Катрин оцепенела. Ее вдруг охватила апатия. Осталось одно лишь вялое тусклое желание – чтобы этот кошмар поскорее остался позади. Она закрыла глаза и постаралась выбросить из памяти всю мерзость, исторгнутую им, все оскорбления, ей нанесенные. В конце концов, она любила этого человека
долгие пятнадцать лет и любит до сих пор – если только жалкий страх перед ним можно назвать любовью…
– Я умоляю тебя, Андрей, – выдавила она. – Остановись.
– Заглохни.
Он сипло дышал ей прямо в лицо, и Катрин начала задыхаться от перегара и острого запаха его пота. Еще немного и ее стошнит. Нет, она не может, не
должна терпеть, ей надо избежать этого любыми средствами. Она вцепилась зубами в его плечо – как разъяренный зверь, которому уже нечего терять, кроме своей шкуры.
– Сука! – взвыл Орлов и ударил ее наотмашь. – Ты пожалеешь!
Он швырнул Катрин на черный мраморный пол, так, что она стукнулась
затылком. В последней отчаянной попытке защититься она выставила перед собой руки, но безуспешно – он несколько раз ударил ее ногой, целясь в
лицо. Кровь ручьем хлынула из разбитого носа. Орлов, обрушившись на Катрин, распластал ее по полу, словно бабочку, наколотую на булавку. Он выворачивал ей бедра под невозможным углом, впиваясь жестокими
пальцами в ее тело и игнорируя хруст суставов. Заливаясь слезами, Катрин кусала губы и старалась сдерживать рвущийся из груди крик, когда
металлическая молния его джинсов вгрызалась в нежную кожу. Чуть слышно жалобно скулила: «Не надо, пожалуйста, не надо». Это продолжалось бесконечно долго, словно он никак не мог утолить свою злобу. Наконец,
тяжело переводя дыхание, Орлов скатился с нее и произнес:
– Вот так. Сама виновата…
Казалось, безумие постепенно отпускало его, как отпускает болезненная судорога. Он окинул взглядом Катрин – кровь все еще текла из носа и
разбитой скулы. Дыхание хрипло срывалось с ее пересохших губ. Катрин повернулась со спины на бок, закрыла окровавленное лицо руками и со стоном сжалась на мраморных плитах. Ее объял невыносимый холод, а низ живота свело тянущей болью.
Орлову стало неуютно. Все его торжество – удалось же подчинить эту
женщину, заставившую терзаться от столь оскорбительной для него ревности
– все торжество улетучилось, и от мстительного чувства не осталось и следа.
Он повторял в уме все доводы в пользу совершенного им насилия, но омерзение к самому себе не отпускало.
– Послушай меня…
– Я тебя ненавижу, – он еле разобрал ее шепот.
– Неправда, – лениво возразил он. – Ты меня любишь. Просто ты шлюха.
– Я тебя ненавижу, – повторила она, и горло ее перехватил спазм.
– Ну, ну, – буркнул Орлов, поднимаясь и застегивая молнию на джинсах. Пару мгновений он брезгливо