Из спальни вышла жена Рачковского с пухлым полуторагодовалым мальчиком на руках.
– Пьер! – вызывающе начала она и с надрывом в голосе сказала: – Маленькому Андре пора спать, а ты тут кричишь, как какой-нибудь сельский кюре, стукнувший себя по пальцу молотком!
– Какой милый мальчуган, – улыбнулся во весь щербатый рот Продеус и сделал своими большими корявыми пальцами Рачковскому-младшему «козу». При виде этих двух заскорузлых грязных бревен, направленных ему прямо в глаза, Андрюша заревел от испуга и Петр Иванович, доведенный до белого каления, заорал в бешенстве на жену:
– Ксения! Заткни этого говнюка чем-нибудь!
Обычно Ксения сама орала на мужа, поэтому она была шокирована такой несдержанностью супруга и гордо удалилась, на ходу стараясь убаюкать кричащего сына.
– Пьер, мне кажется, вы слишком волнуетесь из-за встреченного Ландезеном поляка, – сказал Бинт, проводив ее взглядом. – Разве он так страшен?
– Сам он, может, и не страшен, – ответил Рачковский, все еще тяжело дыша, – а вот то, что он, возможно, оказался в руках Секеринского и его клики, страшно. Два года назад, Анри, я совершил ошибку, возложив одно щекотливое дело на Гурина и Фаберовского. Они должны были выполнить некую черную работу и исчезнуть. Но они, как видите, не исчезли. А за то, чем они по моему плану занимались, по головке нас ни в министерстве, ни в департаменте не погладят. Если все это всплывет на свет, на моей карьере будет поставлен жирный крест, сам я могу угодить в Сибирь, а тот, кто сменит меня на этом посту, может не пожелать возобновлять контракт с вами, Бинт.
– Надо мне было раздавить их еще тогда, в Остенде! – сжал свой огромный кулак Продеус. – Эх, если бы у нас на хвосте не висел Селиверстов!
Петр Иванович нервно покрутил обручальное кольцо на безымянном пальце правой руки.
– Полагаю, – сказал он, – что если это Селиверстов добился возвращения Фаберовского из Якутска, то появление поляка в Лондоне означает только одно: его послали туда, чтобы поднять шум. Даже если у Секеринского, Селиверстова и компании не хватит сил заставить министра снять меня после наших успехов с бомбистами, они могут лишить меня возможности находится во Франции и вообще заграницей, устроив скандал вокруг Потрошителя.
– Я понял, про какое щекотливое дело вы только что говорили, Пьер, – сказал Бинт. – Но не пугайтесь, я буду нем, как рыба. Слово чести. Это говорю вам я, Анри Бинт, а не какой-нибудь там Ландезен. А как вам удалось запрятать поляка и Гурина в Сибирь?
Рачковский оглянулся на дверь, ведущую в комнату его жены. Ребенок, как назло, умолк, и ему пришлось наклониться к уху Бинта.
– У меня была одна приятельница, – зашептал он. – Княгиня Радзивилл. Очень красивая дама, мы провели с ней немало приятного времени,