И уже полгода там, за стеклом, – работали люди. Наружу с начала Прогона не вышел ни один. Сначала до них пробовали достучаться, докричаться, дозвониться. Потом пытались пробиться силовыми способами. Потом – привыкли, как привыкают люди практически ко всему. Сменявшиеся наблюдатели смотрели через стекло уже без всякого боязливого интереса. Дежурные равнодушно заносили в журнал увиденное. Жены офицеров, оставшихся на линейках, не рвались больше всеми правдами и неправдами на “двойку” – а дорвавшись, не высматривали часами мелькнувшую знакомую фигуру. И, высмотрев, – не бились о стекло грудью, не пытались разнести преграду припасенными молотками, не впадали в истерику и не требовали разобрать “двойку” по камешку, но освободить поильца-кормильца. Кошмар превратился в рутину. Любой кошмар, растянувшись на полгода, в нее превращается…
Ничего нового Гамаюн не увидел. Людей на первых двух линейках немного – почти все собрались на четвертой, с ее ЦПУ управляли Прогоном. Именно там толпились военные и гражданские специалисты, и высокие чины из Москвы, и высокие чины из Астаны, и шишки от правительства, и даже (кто бы пятнадцать лет назад подумал!) наблюдатели от вероятного противника…
А здесь… Двое у ЦПУ – капитан Загорский и Лена Нефедова, из питерских специалистов – толстая смешливая дамочка лет тридцати. Видно, как незамужняя Лена что-то говорит капитану, что-то веселое и никак с Прогоном не связанное – оба смеются. Двое штатских настройщиков возятся у шкафов. И все.
Гамаюн вернулся к столу дежурного, снял трубку:
– Ткачик? Выводи людей, начиная с верха. Готовность минус двадцать.
Через двадцать минут обрубят питание не предусмотренным инструкциями способом – не с ЦПУ тринадцатой. Гамаюн предпочел, чтобы вся его группа оказалась в этот момент снаружи.
– Там… – Сережа начал и не закончил. Снял очки, нервно протер. Гамаюн посмотрел вопросительно.
– Там… Светка… Возле УАСа…
Возле устройства абонентского сопряжения действительно возилась Светка Потанова. Что-то у нее было с Сергеем? – Гамаюн не знал. Десять лет жизнь бросала его вдалеке от Девятки – а когда довелось вернулся к Прогону, узнать такие подробности не успел – очень скоро пришлось ежедневно принимать решения, от которых зависели жизни. Много жизней.
По лестнице, мимо пятого этажа, грохотали сапоги. Эвакуация началась.
– Ты сам все знаешь, Сергей, – сказал Гамаюн мягко. – Пойдем. У нас меньше двадцати минут.
6.
Наружу звук взрыва не вырвался, лишь слабый хлопок – пироножи, перерубившие толстенные силовые кабеля, в тротиловом эквиваленте составляли величину несерьезную. Но лампочки на импровизированном выносном пульте погасли все разом – “двойка” обесточена.
Гамаюн смотрел не на пульт – в степь. Туда, где вдали обрывалась ЛЭП. Провода, свисавшие до земли с последней покосившейся опоры,