Анна вымыла посуду. Пришел сосед, который очень ей нравился, – любезный и обходительный мужчина. Он был рад ее видеть, погладил по щеке и сказал:
– Тебе нелегко, я понимаю.
Она ощутила необъяснимый страх, встретившись с ним взглядом. В кухне стало темнеть.
– Иди к папе, а я пока приготовлю грог, – сказала она, почувствовав, как надломился ее голос.
Дрожащими руками она поставила на стол поднос, привезенную с собой бутылку джина, тоник, тарелочку с арахисом. «Что это? Предчувствие? Нет! Я просто усталая донельзя идиотка». Она повторила эти слова вполголоса несколько раз: «Я просто усталая донельзя идиотка. Он еще молод, свеж и бодр, такие мужчины живут долго». Ставя на стол выпивку, она словно невзначай спросила:
– А как твои дела, Биргер?
Он удивленно посмотрел на Анну и ответил, что дела у него, как всегда, идут хорошо. Она кивнула, но потом в течение всего вечера избегала встречаться с ним взглядом. Было еще сравнительно рано, около девяти, когда старик вдруг почувствовал усталость. Анна помогла ему лечь, проявив всю мягкость и уступчивость, на какую была способна. В последние годы он стал очень ранимым.
В своей комнате наверху она, как бывало, выпила чашку чая. Мама всегда настаивала на этом – перед сном надо непременно выпить чашку чая с медом. Анна сделала глоток сладкой горячей жидкости, и детство тотчас ожило, встрепенулось, завладело памятью. Аромат меда в чае, чашка с синими цветочками, за окном верещат чайки, дерзко похваляясь своим жизнелюбием.
Анна открыла окно и принялась следить взглядом за галдящей птичьей стаей. Она удалялась к морю, пролетая над Асперё и Чепстадсё. В следующее мгновение она услышала, как в дубраве поют черные дрозды, празднуя наступление мая.
Это было уже слишком. Тоска стала физически невыносимой. Анна решительно проглотила таблетку снотворного.
Золотистый рассвет разбудил ее рано. Может быть, в этом раннем пробуждении был повинен не только свет, ибо ночью Анне снилось птичье пение из сада, громкое, прекрасное и мощное, как сама весна. Некоторое время Анна лежала неподвижно, пытаясь различить голоса птиц – радостный свист зябликов, бодрое попискивание синиц и стрекочущее щебетание ласточек, летящих в свои гнезда под краями крыш.
Ласточки прилетели и принялись лепить гнезда к кирпичным стенам, подумала Анна и на мгновение успокоилась: значит, в мире все идет как должно.
Она бесшумно, как призрак, спустилась в кухню, заварила чашку кофе, вытащила из шкафчика корицу и на цыпочках пошла к лестнице. Вовремя вспомнив, что шестая ступенька скрипит, она перепрыгнула через нее, остановилась и прислушалась. Старик громко храпел в спальне.
Анна погрузилась в себя, пение птиц помогало слушать тишину в душе, проникнуться убеждением, что все хорошо, несмотря на все страдания и невзгоды. Ей удалось это, и, мало того, она поверила в то, что маме нетяжело, что боль покинула ее, что память у папы стала такой