Август пригубил шампанского и убрал с глаз прядь точь-в-точь как у брата, только золотых непослушных волос, по которым его идентифицировали как человека творческих наклонностей, а стереотип этот всегда забавлял Луку. Братья перемещались вдоль стола, и если Лука был весь погружен в размышления о том, что именно позволило «Равенне» сохранить своё волшебство – дух или оболочка, то глаза Августа срывались с цепей и с интересом рассматривали гостей. Впрочем, за несколько минут до начала спектакля, и Лука присоединился к младшему брату в изучении публики, но в иной манере: писатель не смотрел не на ожерелья и одежду, а непроизвольно ловил себя на том, что искал встречи с глазами людей, с их улыбками и нахмуренными бровями. При этом необычный взгляд Луки люди, как правило, игнорировали, или старались побыстрее отвести от него глаза. Большие, темные, с прищуром глаза Луки выдавали большую глубину, которая изредка пряталась под ресницами, глубину как открытую и честную, так и не менее угрожающую в своей необузданности. Лука улыбался, встречая людей, сейчас он был открыт, вдохновлён и слегка расслаблен, в то время как Август был усталым и развязным, чему, скорее всего, обильно поспособствовал алкоголь.
Именно в «Равенну» Лука приносил свои рукописи в первую очередь, и всегда безуспешно. За всё время здесь не поставили ни одного сценария за его подписью, даже адаптированного, простого или сложного, глубокого или сказочного. «Равенна» ни плакала, ни улыбалась от Луки Николса. Творческая группа смотрела на успехи отбракованных спектаклей в других заведениях и всё равно отказывалась верить на слово что зелёному юнцу, что состоявшемуся писателю и драматургу с пачкой наград и поворотов в жизни за пазухой. «Равенна» претендовала на особую категорию в театральной жизни всего города. Средневековый замок ставил немного иные истории, нежели остальные. «Равенна» стремилась выделиться репертуаром, и требовала уникальных прав на постановки в эксклюзивном формате. Эта формула имела и оборотную сторону: зачастую театралы перегибали и ставили на главной сцене либо чересчур авангардные пьесы, либо откровенную чушь, выданную в обертке гениальности. «Равенна» тянулась к звездам в своей амбициозности, и, как следствие, тасовала постановки и авторов как перчатки, жонглируя одним и другим, не замечая потерь ни в художественном, ни в финансовом аспектах – люди шли в «Равенну», зная, что там всё равно поставят что-либо необыкновенное. Впрочем, промашки с творческой группой гиганта случались редко, а потому театр цвел и пах в умах зрителей, равно как и его казна.
Луку притягивала в театре не столько его непохожесть на другие заведения, сколько труд его труппы, выдававшей через силу порой шедевры мастерства, эмоции, которых на деле и не было в рукописи автора. Актерская команда «Равенны» действительно являлась настоящим кладезем креатива: каждый из многочисленных персонажей, воплощенных