Я все еще стоял в стороне, затем подошел. Сталин обратился ко мне и стал задавать вопросы. Его интересовала дальность стрельбы, действие всех типов снарядов по цели, бронепробиваемость, подвижность, вес пушки, численность орудийного расчёта, справится ли расчёт с пушкой на огневой позицли и многое другое. Я отвечал коротко и, как мне казалось, ясно. Долго длилась наша беседа, под конец Сталин сказал:
– Красивая пушка, в неё можно влюбиться. Хорошо, что она и мощная и лёгкая».
Далее Грабин продолжает: «Когда закончилась стрельба из последнего орудия, Сталин произнёс «всё» и отошёл от амбразуры. Выйдя из блиндажа, заговорил негромко, как бы думая вслух:
– Орудия хорошие, но их надо иметь больше, иметь много уже сегодня, а некоторые вопросы у нас ещё не решены. Надо быстрее решать, и не ошибиться бы при этом. Хорошо, что появились у нас свои кадры, правда ещё молодые, но они уже есть. Их надо растить. И появились заводы, способные изготовить любую пушку, но надо, чтобы они умели не одну только пушку изготовить, а много…
Мы с Махановым шли рядом с ним, я справа, а он слева, но ни я, ни он не промолвили ни слова – было ясно, что Сталин не с нами ведёт этот разговор…
Сталин обнял нас обоих за талии, и мы пошли по направлению к нашим пушкам. Через несколько шагов Сталин остановился, естественно, остановились и мы.
Обращаясь к Маханову (конструктор артиллерийского вооружения – Л. М.) он сказал:
– Товарищ Маханов, покритикуйте пушки Грабина.
Вот этого ни один из нас не ожидал. Подумав, Маханов сказал:
– О пушках Грабина ничего плохого не могу сказать.
Не ожидал я такого ответа, даже удивился. Тогда Сталин обратился ко мне:
– Товарищ Грабин, покритикуйте пушку Маханова.
Собравшись с мыслями, я сказал, что универсальная пушка имеет три органических недостатка. Перечислил их и заключил:
– Каждый из этих недостатков приводит к тому, что пушка без коренных переделок является непригодной для службы в армии.
Сказав это, я умолк. Молчали и Сталин с Махановым. Я не знал, как они отнесутся к моим словам, и испытывал некоторую душевную напряжённость, но не жалел, что сказал. «Если бы меня не спросили, я не сказал бы ничего, – рассуждал я мысленно, – ну, а раз спросили…»
Помолчав немного, Сталин предложил мне:
– А теперь покритикуйте свои пушки.
Такого я уже совершенно не ожидал. Но ждал или не ждал – неважно. Умел критиковать чужую пушку, сумей покритиковать и свои… От своей самокритики я даже вспотел.
Сталин сказал:
– Хорошо вы покритиковали свои пушки. Это похвально. Хорошо, что, создав пушки, вы видите, что они могут быть улучшены.