При этом британский премьер выразительно покосился на Эйзенхауэра. Небеспричинно: буквально накануне он имел беседу тет-а-тет с Главнокомандующим. В ходе её он напрямую высказал ту же мысль, которую даже с меньшей прямотой дублировал сейчас генерал Паттон. Дословно это звучало так: «Надо решительно отказать русским в отводе войск от Эльбы в районы, выделенные для оккупации США. Если мы будем держать войска на Эльбе, русские быстрее согласятся с нашими условиями (в частности, с разделом Австрии)». Ту же мысль – только ещё более прямо и с большим драматическим надрывом – Черчилль «отгрузил» министру иностранных дел Идену накануне отлёта в штаб Эйзенхауэра: – Отвод американцев за демаркационную линию стал бы одним из самых прискорбных событий в истории. Только – за уступки СССР в долине Дуная и на Балканах!!!
Иден оперативно разделил точку зрения сэра Уинстона. И не только потому, что это была точка зрения начальства, но и потому, что сам мог предложить её «к дележу». А вот Эйзенхауэр не спешил, и это раздражало британского гостя. Каждый день, понимаешь, дорог, а Главком мучается вопросами чести!
Эйзенхауэр действительно не спешил ни «склоняться», ни «разделять». Генерал был человеком ответственным, пусть и «в редакции Вашингтона». Предложение Черчилля попахивало авантюрой, как и большинство его предложений в адрес Советов с самого момента их «воцарения». Сэр Уинстон всё норовил сделать «кавалерийским наскоком», зачастую не считаясь с реалиями, отнюдь не благоприятствующими «кавалерии». Конечно, его предложения диктовались заботой о защите «ценностей рыночной экономики и демократии», и Эйзенхауэр не мог не разделять этой озабоченности. Но это не означало, что он должен был тут же «проявиться с шашкой наголо». Сказывалось и влияние покойного Рузвельта: сэр Франклин ничего не делал с горячей головой и под такую же руку. А реализация экстремистских, по сути, предложений Черчилля грозила вызвать серьёзные осложнения на все «доступные осложнениям места». Прежде всего – на собственную задницу.
Именно поэтому Эйзенхауэр сказал Черчиллю, что не готов поддержать его предложение немедленно, но готов предоставить ему трибуну для выступления. И не просто для выступления, а для выступления перед аудиторией из числа потенциальных исполнителей замысла. Черчиллю осталось лишь утешиться поговоркой «С паршивой овцы – хоть шерсти клок!». Увы, Эйзенхауэр ни по части взаимопонимания, ни по части решительности не шёл ни в какое сравнение с верным Монти. Накануне встречи с Главкомом Черчилль в очередной раз гостил у командующего Двадцать первой армейской группой. И опять стороны без труда достигли взаимопонимания по всем вопросам. Даже тогда, когда Черчилль «шепнул на ушко»: «Монти, возможен поворот против русских!»
И фельдмаршал понял, что это – никакое