Отправив в рот зацепленный вилкой огурец, я хранил молчание, воспринятое им как разрешение задать вопрос.
– Вот я читал в одной редкой книге, – сказал он громко, – что Дантес был иезуитом, и этот барон Геккерен тоже. И выполняли они особо важное задание своего ордена по присоединению православной церкви к католической. И только по этой причине их заинтересовала жена Пушкина Натали, чтобы через нее выйти на царя…
– Книга, в которой вы все это вычитали, называется «Иезуиты и Россия»? – спросил я.
– Да. Это очень редкая книга.
– И очень спорная. Не понимаю, что вы хотели у меня узнать?
– 3начит, получается, что Дантес не хотел стреляться с Пушкиным, избегал дуэли, а за женой его ухаживал потому, что приказ выполнял?
– Еще раз повторяю: книга, из которой вы все это вычитали, опирается на весьма сомнительные факты. Но в любом случае не понимаю вас…
– Я к тому, что мы все со школьных лет ненавидим Дантеса, а у него, оказывается, тоже были какие-то причины, и причем веские.
– Нет и не может быть никаких оправдывающих причин у человека, поднявшего руку на Пушкина.
– Но Пушкин ведь сам его вызывал.
– Не совсем так. Первый раз дуэль не состоялась, но потом Пушкин написал оскорбительное письмо Геккерену, в ответ на которое Дантес…
– Вынужден был прислать ему вызов, – продолжил он за меня, – значит, не напиши Пушкин этого письма, не было бы никакой дуэли.
– Вы говорите странные и, простите, недостойные вещи, – сказал я, чувствуя, что теряю терпение. – Любой порядочный человек сделал бы то же, что сделал Пушкин. Другого способа защитить свою честь у него не было.
– Но и Дантес был в трудном положении, – споря со мной, штурман почему-то смотрел на Вику. – Он тоже защищал свою честь.
– Есть вещи, которые невозможно объяснить, – сказал я. – Нельзя рассказать о музыке человеку, у которого нет слуха. Если человек нравственно глух, то он никогда не поймет мотивов поступков благородного человека.
– Это Вы про меня, что ли? – спросил штурман, продолжая улыбаться.
– Понимайте как хотите, – сказал я.
– Кирюша, прошу тебя, – Вика притронулась к моей руке.
– А тебе-то какое дело до этого Дантеса? – спросил капитан у штурмана, видимо, желая разрядить возникшую напряженную паузу. – Негодяй, он и остается негодяем, даже если у него причины на то есть.
Офицеры дружно рассмеялись.
– Да я просто беседую, – продолжая улыбаться, сказал штурман Брянцев, – а Кирилл Константинович почему-то в бутылку полез.
– Не то говоришь, наверное, – сказал капитан, – специалисту виднее.
– Это точно, – согласился штурман и опять посмотрел на Вику, – особенно, когда речь идет о временах давно минувших. А сейчас, слава Богу, все попроще.
– И поэты похуже, – сказал капитан.
Опять рассмеялись