Что-то сдвинулось, и груда рванья нависла над нами.
Лэтти Хэмпсток приказала: «Назови себя».
Молчание. Два пустых глаза таращились на нас сверху вниз. Затем раздался голос, бестелесный, как шелест ветра: «Я хозяйка этого места. Я поселилась здесь давным-давно. Еще до того, как люди стали приносить в жертву друг друга на скалах. Мое имя принадлежит мне, дитя. Оно не твое. А теперь оставь меня в покое, пока я всех вас не развеяла по ветру». Точно рваный парус, взметнулась в воздух ее тряпка-рука, и меня охватил озноб.
Лэтти Хэмпсток сжала мою ладонь, и я приободрился. Она заговорила: «Слышь, ты, я велела назвать себя. Не брехать про старость и время. Не скажешь, как тебя звать, и пеняй на себя». Ее слова звучали как никогда просторечно, по-деревенски. Может быть, из-за злости в голосе: когда она злилась, ее речь звучала иначе.
«Нет, – прошелестело спокойно тряпичное существо. Девочка, девочка… кто твой друг?»
Лэтти шепнула: «Молчи». Я закивал и крепко сжал губы.
«Мне это начинает надоедать, – подала голос серая груда лохмотьев, раздраженно всплеснув рваными руками. – Что-то явилось ко мне с мольбой о любви и помощи. Оно поведало, как осчастливить всех подобных ему. Они – существа простые, все, что им нужно, – это деньги, только деньги, и ничего больше. Маленький кругляшок-за-работу. Если бы оно попросило, я бы дала ему мудрость или покой, абсолютный покой…»
«А ну, хватит! – приказала Лэтти Хэмпсток. – Тебе нечего дать им. Не лезь к ним».
Налетел ветер, и громадная фигура закачалась в потоке воздуха, словно корабль с огромными парусами, а когда ветер стих, положение ее изменилось. Казалось, она подлетела ближе к земле и изучает нас, как тряпичный великан-ученый, разглядывающий двух белых мышек.
Двух очень напуганных мышек, сцепившихся лапками.
Теперь рука у Лэтти была влажной. Она стиснула мою ладонь – подбодрить ли меня или себя, не понятно, но я сжал ее руку в ответ.
Рваное лицо, то место, где должно было быть лицо, искривилось. Я подумал, что оно улыбалось. Наверное, улыбалось. Я чувствовал, как оно всматривается в меня, в каждую клеточку. Как будто оно знало обо мне все – даже то, что я сам о себе не знал.
Девочка, державшая меня за руку, пригрозила: «Не назовешься, свяжу тебя, как безымянную вещь. И будешь связанная, привязанная, запечатанная яко призрак какой или баргест».
Она замолкла, существо не отвечало, и Лэтти Хэмпсток начала произносить непонятные слова. Временами она говорила, временами это напоминало песню на неведомом языке, который я до этого никогда не слышал и который больше мне не довелось услышать. А вот мотив я знал. Это была старая детская песенка, мотив, на который мы пели: «Мальчишки, девчонки, гулять идем!» Мелодия была та самая, но слова Лэтти были еще старше. В этом я был уверен.
И пока она пела, под оранжевым небом стало что-то происходить.
Земля вспучилась и зазмеилась червями, длинными серыми червями, выползавшими из-под наших