Из всей человеческой музыки, какофонии звуков и голосов, я всегда выделял скрипку. В ней слышался мне звон дождя и свист ветра, плеск волн и жар полуденного солнца. Полная страсти или тоски, она всегда напоминала о человеческих чувствах, влекущих и покоряющих, но притягательно недосягаемых.
Заслышав мелодию случайно, ненароком, льющуюся из окон домов или звучащую из-под самих струн уличного музыканта, я завороженно внимал ей, ощущая необъяснимое давление в груди, почти боль – тревогу, капающую в глубокую чашу.
И никогда я не давал чаше наполниться.
Но сейчас, рассматривая сидящую в грязи Тео, я точно слышу мелодию, произведенную самим мастером. Она льется как свет, греет плечи и затылок подобно палящему солнцу, распускается бесконечно-прекрасным цветком в груди, заполняет до предела и тоненькой струйкой стекает из переполненной чаши вниз.
Неспешно двигаюсь вперед, когда нож вонзается в бок взвизгнувшей собаки. Эмоции захмелевшего от собственной смелости подростка окатывают на мгновение, проносятся мимо, непринятые мною. Отталкиваю их с долей презрения.
Собака корчится, парень кидает дергающееся мохнатое тело на асфальт и, совершенно опьяненный самим собой, смеется.
Пес протяжно скулит и замолкает.
Остальные двое напуганы. Замерли в нерешительности – не ожидали, что пустые угрозы претворятся в жизнь.
Игра зашла слишком далеко, а дети так и не выучили правил.
Тео вскидывает голову, кричит, и слезы брызжут из темных глаз. Поскальзываясь в грязи, отталкивается руками от мусорного бака, поднимается на ноги, обливаясь слезами. Безрассудно, не различая дороги сквозь застившую глаза влагу, бросается вперед, прямо на ненароком выставленное окровавленное лезвие.
Миг понимания.
Серебристая паутинка легко взлетает над головой Тео, сверкая и переливаясь.
Прекрасная.
Беззащитная.
Ледяные мурашки, не спрашивая позволения, скользят по спине вниз сокрушительным цунами.
И точно стальной стержень пронзает позвоночник. Выпрямляю плечи, вскидываю ладонь, хватая пространство пальцами. Сжимаю, ощущая плотность времени, дыхание утраченных мною секунд. Быстро, уверенно, так, словно делал это несчетное количество раз прежде.
Каждое мое действие продиктовано давним инстинктом, я едва узнаю его, ищу ему определение, но отбрасываю тщетные попытки.
Исчезаю, превращаясь в черную пыль, туман или нечто иное, не имеющее описания.
Ни единого колебания, ни краткой мысли – ничего, кроме ведущего меня инстинкта. Вокруг меня тьма, я сам – тьма, а впереди серебристая паутинка, волосок, который я не позволю оборвать.
Время замедляется, теряет четкость, размываются границы реальности.
Я зашел так далеко, как не заходил никогда прежде.
Но мелодия еще не отзвучала.
Ни боли и стонов, испуга на потерявшем краски лице и тихого всхлипа, сорвавшегося