Из Египта. Мемуары. Андре Асиман

лет он говорил только по-английски. Он блестяще разбирался в футболе. Однажды утром по пути в городок рядом с нами притормозил «Моррис мини», и в тот раз я вполне осознал, как славно Вили прижился в новом своем отечестве. Леди Такая-то ехала в Лондон: не надо ли ему чего?

      – Меня это ничуть не затруднит, – заверила она, когда Вили, поддавшись на ее уговоры, попросил-таки забрать ящик французского вина из какого-то магазина. – Sans faon[6], – добавила она, ухватившись за возможность щегольнуть французским, и пообещала, что вино сегодня же вечером завезет нам лорд Артур собственной персоной. – Entendu[7], – бросила на прощанье, поднимая стекло, и укатила прочь по тихому проселку к шоссе.

      – Сухая, что твоя слива без косточки. Как все англичанки.

      – По-моему, очень милая, – возразил я, напомнив, что леди сперва заехала к нему домой, а когда ей сказали, что он вышел пройтись, отправилась его искать.

      – Очень милая, очень милая, – повторил Вили, – все они здесь очень милые. Ничего-то ты не понимаешь.

      В городке указал мне антикварную лавку и решил заглянуть.

      – Доброе утро, доктор Спингарн, – поздоровался антиквар.

      – Приветствую, – ответил Вили и представил меня. – Ну что, нашли мне джезву?

      – Ищу-ищу, – пропел торговец, вытирая пыль со старых часов.

      – Девять лет уже ищете, – усмехнулся Вили. – Эдак я умру раньше, чем найдете.

      – Вот уж чего можете не опасаться, доктор Спингарн. Вы нас всех переживете, сэр.

      – Медлительнее арабов и вдвое глупее. Как они умудрились построить империю? – бросил дедушка Вили, едва мы вышли из магазинчика.

      Дома нас ждали его жена, дочь, женатый внук и правнук.

      – Видишь этот стол? – Он похлопал по широченному антикварному дубовому столу, на котором накрывали обед. – Я отдал за него пять фунтов. А эти стулья видишь? Их была целая дюжина, на чердаке еще восемь. Семь фунтов за всё про всё. А эти огромные часы? Угадай почем.

      – Фунт, – предположил я.

      – А вот и нет! Они достались мне бесплатно. В придачу к стульям, – и рассмеялся, густо намазывая кусок хлеба сливочным маслом.

      – Ты говоришь как типичный parvenu juif[8], – поддела его дочь.

      – А мы и есть des parvenus juifs.

      Вили настоял, чтобы после обеда мы вдвоем выпили кофе, «Lui et moi seuls»[9], пояснил он остальным.