– Дать всю иллюминацию на верхнюю палубу!
Ночь, луна, тепло, практически штиль; Мария Магдалина голосит, – и тут мы, как парадная люстра. Не корабль, а симфония в стиле Александра Грина!
Яркая иллюминация на верхней палубе не давала возможности разглядеть со стороны борт нашей посудины, создавая световой занавес и скрывая от посторонних глаз то место, где был выведен рукой нашего художника, музыканта, поэта и радиста, старшины первой статьи Александра Нехорошева белоснежный номер нашей боевой единицы – 541.
Под лунным небом, на тихом ходе, с музыкой, с сияющими огнями, в комфортной замечательной обстановке, мы практически вплотную подошли к японской браконьерской шхуне, – подошли так здорово, что она оказалась между нами и берегом. Борт в борт. Места и времени для маневра у них уже не оставалось.
К этому времени матрос Чубуков, наш комендор, расчехлил свой пулемет, способный разнести вдребезги японскую рубку и все, что внутри, и вставил ленту. В случае неповиновения он мог сделать предупредительный залп под корму и под нос. А если они попытаются скрыться, то Чубуков имел полное право, зафиксированное всякими международными конвенциями – теми же японцами в том числе, – полное право имел матрос Чубуков открыть огонь на поражение.
Японцы даже не предприняли попытки куда-нибудь смыться.
По нашему кораблю прошла команда тревоги, – и мы забились чуть ли не в оргазме!
«На абордаж! На абордаж!
Как молния – топор!
Вцепились крючья в такелаж,
И рвет картечь в упор…»
Осмотровая группа быстро оделась в парадку и кинулась получать оружие и спасательные жилеты. Матросам выдали пистолеты «Макарова»; старпом, командир группы получил в руки «Калаш». В осмотровую группу входили командиры всех основных отделений. Старшина первой статьи Саша Нехорошев, командир отделения радистов, должен был арестовать радиорубку; командир мотористов – моторное отделение и так далее. От камбуза попытался выставить свою кандидатуру матрос Владимир Караваев – арестовать японскую кухню, – но его еще раньше забраковал сам командир корабля, капитан второго ранга Веня Барков.
Он был бы хорош на войне, Володя Караваев, но теперь он был бесполезен и страшен. Он руками душил бы фашистов! А еще раньше – хазар, печенегов или половцев. Вот это был бы витязь так витязь! Куда там до него былинным трем богатырям! Васнецов всё это, сказки…
Кстати, ему и свои – тоже были несимпатичны. Но он их не душил – по знакомству. Или из-за устава. Хотя, корабельные офицеры для него – все до единого! – были враги, и он клал им в суп лаврового листа сверх меры. Это было единственное, что он мог себе позволить, не нарушая устав, потому что морякам лаврушка была положена. Он размельчал лавровые листы в порошок и щедро подсыпал офицерам – жрите! Офицеры ели суп, страдали от жестокой изжоги и блевали за борт, не понимая отчего.
Такой кок.
Если ночью после очередной вахты тебе попадался в коридоре матрос Караваев – это было страшно, как столкнуться с электричкой в тоннеле метро: деваться некуда и бежать бесполезно. У него было одутловатое белое