– Я думал о весне, – признался он, – знаешь, Павел. – они давно перешли на ты, – я родился в горах. Весной у нас удивительно красиво, склоны покрыты ковром алых маков. Можем сначала отснять вторую часть фильма, а зимние кадры отложим на ноябрь или декабрь, – по уверениям режиссера, в июне степь не теряла своей красоты. Павел попросил его подобрать в Алма-Ате подходящих актеров.
– С казахом все ясно, – хмыкнул он, – а его жена и журналист русские, но лучше взять местных ребят, чем тащить кого-то из Москвы, – режиссер предложил Павлу сняться в роли журналиста.
– Но я отказался, – он незаметно взглянул на часы, – я не актер. Незачем торчать на экране, если можно помочь молодым, – стрелка на хронометре подходила к половине второго. У проходной «Мосфильма» всегда болтались такси.
– Погода хорошая, – Павел предусмотрительно устроился рядом с выходом, – возьмем в стекляшке шашлыки, посидим с пивом, я обрадую Джошуа новостями, – новости действительно были отличными. Вчера в почтовом отделении на площади трех вокзалов Павел забрал письмо на имя товарища Бергера. Весточку прислали из поселка Аксу. Четкий почерк Марты сообщал, что Виллем установил связь с заключенными на номерной шахте.
– Но Витьку оттуда увезли, – Павел почувствовал тяжелую злость, – и неизвестно, где он сейчас. Бедный, он едва увиделся с отцом и опять его пожрал молох, – Павел надеялся, что друг сможет покинуть СССР в июне.
– Но теперь все меняется, – понял он, – мне надо остаться в проклятом Египте и отыскать Витьку, – Павел боялся, что Министерство Среднего Машиностроения наглухо засекретит друга.
– Я могу съездить в Горький, – пришло ему в голову, – и попытаться разговорить Журавлева. Я журналист, ничего подозрительного в моем визите в город нет. Однако меня не подпустят к Журавлеву, его тоже пасет Комитет. Вернее, меня почему-то прекратили пасти, – Павел велел себе не разводить панику. Его портфель перекочевал с Ярославского вокзала обратно на Белорусский. Он всегда набирал один и тот же код ячейки.
– Сорок седьмой, год моего рождения, – Павел первым зааплодировал докладчику, – мне двадцать семь, а я чувствую себя шестидесятилетним, – с письмами Лауры он получал и весточки от старших сестер. Надин и Аннет уверяли его, что разлука скоро закончится.
– Скоро да не скоро, – Павел взял портфель, – как говорится, делай что должно и будь что будет, а сейчас мне должно оставаться в СССР, – он выскочил в коридор первым. Отметив пропуск у зевающего вахтера, Павел забрал в гардеробе замшевую куртку. Репутация позволяла ему появляться на официальных мероприятиях в джинсах.
– Это не заседание ЦК, – Павел развеселился, – хотя туда я вряд ли попаду, пусть я и пишу речи