– Браво, – сказал он. – Теперь садитесь.
Рома сел, опустил голову на грудь и уронил руки на колени. Поезд тронулся, возобновив свой нервный бег, и фонари один за другим побежали назад. Мелькнул последний, и купе погрузилось в темноту.
– Ну вот, теперь вы настоящий герой детектива. Правда, отрицательный, – донесся из темноты голос графа.
Рома медленно поднял голову и спросил:
– Кто вы?
– Бакунин. Князь, – сообщила кромешная тьма
Серьезный повод для поцелуя
– Зло должно превзойти самое себя и достичь совершенства, чтобы испытать терпение доброты и разочаровать своих почитателей, – так говорило радио.
Макс подошел к окну и устремил взгляд за стекло воздушного аквариума – туда, где над разбросанными по дну голубого океана блоками домов плыли в раскаленном молчании рыбы-облака.
Помимо вернисажа цветных секущих плоскостей, ровно изъеденных норами окон с лепными морщинами карнизов, кроме туго нахлобученных многоклинных картузов крыш с грибным изобилием труб там были еще взрослые, возбужденные выше пояса тополя и молодые, присевшие в желтом книксене липы, а по зеленому волнению листвы плыла потрепанная ладья скамьи, и на плечо ее, уткнув пьяное лицо в невеселое будущее, уронил голову случайный капитан. Невдалеке от него скучающая мамаша и две бдительные бабки стерегли от излишнего усердия трех оголенных малышей. Добавить сюда несколько мазков асфальтового цвета с застывшими на привязи авто – и вот ожил житейский калейдоскоп, выставил на обозрение одну из своих бесчисленных картинок – творение неумолимого вращения, исполненное случайной неповторимости.
Глядя на представленных его взору участников, Макс ждал, кто первый из них пошлет его отвлеченным мыслям достойный внимания знак, кто сосредоточит на себе фокус его зрения, завладеет расположением его воображения, поспорит за право быть голубиным глазом его скучающей фантазии.
Досада – это не чувство, а краска. Пурпурная, если питается дальновидной правотой. Жалко желтая, если спешит с виноватыми оправданиями. Оранжевая, когда глядит вслед упущенным оказиям. Вороненая, когда вынуждена терпеть чужую медлительность. Черная, прознав о предательстве любви. Как же она оживляет стены нашей кухни, где готовятся оливье планов, пельмени идей, отбивные сомнений, жарк0е решений! И как злорадствует, мешая разбавить кипяток мыслей или выцеживать из памяти целебную сыворотку воспоминаний!
У каждой досады свой резон. Например, этот ее утренний звонок.
«Я хочу прийти к тебе попрощаться».
«Почему – попрощаться?»
«Потому что я уезжаю»
«Хорошо, приходи в пять» – сказал он. Проще было согласиться, чем путаться в объяснениях.
Не дождавшись сочувствия извне, он отошел от окна, лелея досаду жалкого желтого цвета. Солнце за его спиной вошло в комнату, косо глянуло в зеркало и, отразившись, осветило дальний угол, ошарашив его ослепительным олимпийским