Эта двойственность сказалась на нем в последний год, когда он перестал принимать нардил. Своими странными решениями, касавшимися методов лечения, он, казалось, только вредил себе, он весьма часто обманывал психотерапевтов (которым можно только посочувствовать – им достался поистине сложный случай) и под конец сотворил целую тайную жизнь, посвященную самоубийству. В тот год Дэвид, которого я хорошо знал и очень сильно любил, храбро сражался, стараясь заложить более надежный фундамент для своей работы и жизни, борясь с мучительной тревогой и нестерпимой болью, – а тем временем другой Дэвид, которого я знал хуже, но достаточно хорошо, чтобы испытывать к нему неприязнь и недоверие, методично строил планы самоуничтожения и отмщения тем, кто его любил.
То, что отказаться от нардила он решил, когда работа буксовала – когда ему наскучили старые приемы, а новый роман не мог воодушевить настолько, чтобы найти способ писать его дальше, – факт существенный. Сочинительство всегда – и особенно когда он писал “Бесконечную шутку” – было его любовью, и во время многих наших разговоров о роли и назначении романа он очень уверенно утверждал, что художественная литература – решение, наилучшее решение проблемы экзистенциального одиночества. Литература была для него воздушным путем с необитаемого острова, и, пока этот путь существовал – пока он мог, находясь на острове, вкладывать свою любовь и страстность в послания на материк, пока эти послания воспринимались там как срочные, свежие и правдивые новости, – он в определенной мере был и счастлив и обнадежен. Но когда после многолетних попыток справиться с новым романом его надежда на литературное творчество умерла, другого выхода, кроме смерти, не осталось. Если почва, где прорастают семена пагубных пристрастий, это скука и если феноменология и телеология самоубийства те же, что у пагубных пристрастий, то Дэвида, можно сказать, убила скука. В его раннем рассказе “Здесь и там” брат стремящегося к совершенству молодого человека по имени Брюс говорит ему, что “быть совершенным – значит быть ужасно скучным”, а Брюс рассуждает так:
Отдавая дань уважения обширным и проверенным на собственном опыте познаниям Леонарда о том, что значит быть скучным, хочу, однако, заметить: поскольку быть скучным – это недостаток, по определению получается, что человек, достигший совершенства, скучным быть не может.
Это хорошая шутка; но в каком-то смысле такая логика душит. “Всё и еще больше” – вот на какой лад она настраивает, в очередной раз приводя на память название одного из произведений Дэвида; всё и еще больше – вот чего он хотел от своих книг и для своих книг. И раньше – в “Бесконечной шутке” – это у него получилось. Но пытаться добавить что-то еще к тому, что уже и есть всё, значит рисковать остаться ни с чем. Рисковать наскучить